Известный откупщик Фадей Построил богу храм… и совесть успокоил. И впрямь! На все цены удвоил: Дал богу медный грош, а сотни взял рублей С
Стихотворения поэта Батюшков Константин Николаевич
Числа по совести не знаю, Здесь время сковано стоит, И скука только говорит: «Пора напиться чаю, Пора нам кушать, спать пора, Пора в санях
Где слава, где краса, источник зол твоих? Где стогны шумные и граждане счастливы? Где зданья пышные и храмы горделивы, Мусия, золото, сияющие в них?
Пред ними истощает Любовь златой колчан. Все в них обворожает: Походка, легкий стан, Полунагие руки И полный неги взор, И уст волшебны звуки, И
Подражание Касти Слышишь! мчится колесница Там по звонкой мостовой! Правит сильная десница Коней сребряной браздой! Их копыта бьют о камень; Искры сыплются струей; Пышет
На свет и на стихи Он злобой адской дышит; Но в свете копит он грехи И вечно рифмы пишет…
Скалы чувствительны к свирели; Верблюд прислушивать умеет песнь любви, Стеня под бременем; румянее крови — Ты видишь — розы покраснели В долине Йемена от
За чашей пуншевой в политику с друзьями Пустился Бавий наш, присяжный стихотвор. Одомаратели все сделались судьями, И каждый прокричал свой умный приговор, Как ныне
Вторую Душеньку или еще прекрасней, Еще, еще опасней, Меж Терпсихориных любимиц усмотрев, Венера не могла сокрыть жестокий гнев: С мольбою к паркам приступила И
Взгляни: сей кипарис, как наша степь, бесплоден — Но свеж и зелен он всегда. Не можешь, гражданин, как пальма, дать плода? Так буди с
Я берег покидал туманный Альбиона: Казалось, он в волнах свинцовых утопал. За кораблем вилася Гальциона, И тихий глас ее пловцов увеселял. Вечерний ветр, валов
Меня преследует судьба, Как будто я талант имею! Она, известно вам, слепа; Но я в глаза ей молвить смею: «Оставь меня, я не поэт,
«Что это!- говорил Плутон,- Остановился Флегетон, Мегера, Фурии и Цербер онемели, Внимая пенью твоему, Певец бессмертный Габриели? Умолкни!.. Но сему Безбожнику в награду Поищем
Средь ужасов земли и ужасов морей Блуждая, бедствуя, искал своей Итаки Богобоязненный страдалец Одиссей; Стопой бестрепетной сходил Аида в мраки; Харибды яростной, подводной Сциллы
«Какое сходство Клит с Суворовым имел?» — «Нималого!» — «Большое». — «Помилуй! Клит был трус, от выстрела робел И пекся об одном желудке и
Я клялся боле не любить И клятвы верно не нарушу: Велишь мне правду говорить? И я — уже немного трушу!..
О, память сердца! Ты сильней Рассудка памяти печальной И часто сладостью твоей Меня в стране пленяешь дальной. Я помню голос милых слов, Я помню
Изнемогает жизнь в груди моей остылой; Конец борению; увы, всему конец! Киприда и Эрот, мучители сердец! Услышьте голос мой последний и унылый. Я вяну
Тебе ль оплакивать утрату юных дней? Ты в красоте не изменилась И для любви моей От времени еще прелестнее явилась. Твой друг не дорожит
Ты хочешь, горсткой фимиама Чтоб жертвенник я твой почтил? Для граций муза не упряма, И я им лиру посвятил. Я вижу, вкруг тебя толпятся
Месяц плавал над рекою, Все спокойно! Ветерок Вдруг повеял, и волною Принесло ко мне челнок. Мальчик в нем сидел прекрасный; Тяжким правил он веслом.
Буря умолкла, и в ясной лазури Солнце явилось на западе нам; Мутный источник, след яростной бури, С ревом и с шумом бежит по полям!
Вдали от храма муз и рощей Геликона Феб мстительной рукой Сатира задавил1; Воскрес урод и отомстил: Друзья, он душит Аполлона!
Посмотрите! в двадцать лет Бледность щеки покрывает; С утром вянет жизни цвет: Парка дни мои считает И отсрочки не дает. Что же медлить! Ведь
Ты хочешь меду, сын?- Так жала не страшись; Венца победы?- Смело к бою! Ты перлов жаждешь?- Так спустись На дно, где крокодил зияет под
Мы, други, летали по бурным морям. От родины милой летали далеко! На суше, на море мы бились жестоко: И море, и суша покорствуют нам!
Нет подруги нежной, нет прелестной Лилы! Все осиротело! Плачь, любовь и дружба, плачь, Гимен унылый! Счастье улетело! Дружба, ты всечасно радости цветами Жизнь ее
От стужи весь дрожу, Хоть у камина я сижу. Под шубою лежу И на огонь гляжу, Но все как лист дрожу, Подобен весь ежу,
Когда в страдании девица отойдет И труп синеющий остынет,- Напрасно на него любовь и амвру льет, И облаком цветов окинет. Бледна, как лилия в
Отечески Пенаты, О пестуны мои! Вы златом не богаты, Но любите свои Норы и темны кельи, Где вас на новоселье, Смиренно здесь и там
Под тению черемухи млечной И золотом блистающих акаций Спешу восстановить алтарь и Муз, и Граций, Сопутниц жизни молодой. Спешу принесть цветы и ульев сот
Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили… О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите: кругом рассеяны
Увы, мы носим все дурачества оковы, И все терять готовы Рассудок, бренный дар небесного отца! Тот губит ум в любви, средь неги и забавы,
О любимец бога брани, Мой товарищ на войне! Я платил с тобою дани Богу славы не одне: Ты на кивере почтенном Лавры с миртом
«О хлеб-соль русская! о прадед Филарет! О милые останки, Упрямство дедушки и ферези прабабки! Без вас спасенья нет! А вы, а вы забыты нами!»
Как сладко спать в прохладной тени, Пока долину зной палит И ветер чуть в древесной сени Дыханьем листья шевелит! Приближьтесь, жены, и, руками Сплетяся
О, пока бесценна младость Не умчалася стрелой, Пей из чаши полной радость И, сливая голос свой В час вечерний с тихой лютней, Славь беспечность
Льстец моей ленивой музы! Ах, какие снова узы На меня ты наложил? Ты мою сонливу «Лету» В Иордан преобратил И, смеяся, мне, поэту, Так
Друг милый, ангел мой! сокроемся туда, Где волны кроткие Тавриду омывают, И Фебовы лучи с любовью озаряют Им древней Греции священные места. Мы там,
Смотрите, виноград кругом как вьется! Как любит мой полуистлевший пень! Я некогда давал ему отрадну тень; Завял… Но виноград со мной не расстается. Зевеса
Зефир последний свеял сон С ресниц, окованных мечтами, Но я — не к счастью пробужден Зефира тихими крылами. Ни сладость розовых лучей Предтечи утреннего
«Теперь, сего же дня, Прощай, мой экипаж и рыжих четверня! Лизета! ужины!.. Я с вами распрощался Навек для мудрости святой!» — «Что сделалось с
О, радуйся, мой друг, прелестная Мария! Ты прелестей полна, любови и ума, С тобою грации, ты грация сама. Пусть Парки век прядут тебе часы
Пред ними истощает Любовь златой колчан. Все в них обворожает: Походка, легкий стан, Полунагие руки И полный неги взор, И уст волшебны звуки, И
Памфил забавен за столом, Хоть часто и назло рассудку; Веселостью обязан он желудку, А памяти — умом.
Гусар, на саблю опираясь, В глубокой горести стоял; Надолго с милой разлучаясь, Вздыхая, он сказал: «Не плачь, красавица! Слезами Кручине злой не пособить! Клянуся
Гремит повсюду страшный гром, Горами к небу вздуто море, Стихии яростные в споре, И тухнет дальний солнцев долг, И звезды падают рядами. Они покойны
Есть наслаждение и в дикости лесов, Есть радость на приморском бреге, И есть гармония в сем говоре валов, Дробящихся в пустынном беге. Я ближнего
Сот меда с молоком — И Маин сын тебе навеки благосклонен! Алкид не так-то скромен: Дай две ему овцы, дай козу и с козлом;
Любимца Кипридина И миртом, и розою Венчайте, о юноши И девы стыдливые! Толпами сбирайтеся, Руками сплетайтеся И, радостно топая, Скачите и прыгайте! Мне лиру