На берег выйти можно: Скалы тропу разжали. Наверное, сходство ложно С крымскими миражами, Где белый ком тополиный Ветром по склону таскало… Над блеском слепого
Стихотворения поэта Бетаки Василий Павлович
Медная мелочь акаций Бренчит по чугунным оградам, Кленовые ассигнации Переполняют пруды: Осень устала таскаться По раутам и парадам И начала избавляться От зеркального вида
Не на краю света, Так на краю века Как, перейдя Лету, Войти в с в о ю реку? Войти в нее дважды, Порвав судьбы
1. Стеклянный вечер на снегу Лежит, и лень ему подняться, Как он сумел так распластаться, Стеклянный вечер на снегу? По скользкой улице бегу В
Шартрский собор — На порталах святые — Такими их видели в одиннадцатом столетье: Лица мучительно живые, А руки — плетью. Сумма безволий. Распады. Сумма
В бирюзовых осоках Азова, На песке, среди лодок плоских, Как умели казачьи вдовы Утешенье найти в подростках! Как тяжелым двигали крупом, Помощнее донской кобылы…
Из Роберта Фроста Я целый день по листьям бродил, от осени я устал, Сколько узорной пестрой листвы за день я истоптал! Может, стараясь вбить
Ветер и вереск, Вереск и ветер, Узкие тропки Над океаном, Где-то внизу там Белые плети Хлещут по скалам, Трещинам, ранам… Ветер и вереск. Вереск
Глядишь в передней по углам, На темной вешалке — пальто, Как будто точно кто-то там, А приглядишься — нет, никто. Ну, утешайся хоть бы
Гнедой выносит на мыс песчаный. Тут — грань Европы и Океана. И сам давно уж не знаю, где я, Осенний ветер метет Вандеей, И
А ты представь себе, что вот вчера, Не задохнувшись ни на миг от бега, В незапертые двери со двора Ввалюсь я, не очистив лыж
В бесконечной семисвечной тоске Бородатые пророки кричат, Те же пять этажей, но на песке Окна пялят на безлюдный причал. Монотонные бетонные дома, Стены серые,
(Флорентийский отрывок) …И вот — переплелись мечта и шарлатанство, И святость с подлостью гуляют по земле В обнимку — не разнять! — как ханжество
Три обезьяньих божества Прикованы к одной цепи. В ночи, когда молчит трава, Смотри — на цепь не наступи! Они висят к стене спиной. Вот
На Большом Канале, где выстроились палаццо в стиле нечистого, кичащегося мавританской примесью барокко, Над черным лаком гондол, которые безнадежно ждут туристов, Над полосатыми причальными
Ты за что и кому свою тишь подарил? Променял на веселое ауто-да-фе? Ты на ключ вологодские дебри закрыл, Приучился писать в бесконечных кафе, Где
И все сидят, дымят в кафе студенты И говорят на разных языках. Официант протиснулся вдоль стенки С подносом переполненным в руках, Там громоздятся чашки
Август был самодержавен и ленив, И сады его устали от корон, Он просил осенней ржави и любви, Разморенной горькой ивовой корой. Желтый пляж глотал
Конец Фауста — это как Симеон: «Ныне отпущаеши». Так и получилось. Неважно, что и адресат, да и стиль — не тот… Ведь и то,
К скульптуре Ресипона Предпоследний в дурацком столетье уже начинается год. И на крыше Большого Дворца, как кривую зеленую птицу, Над скругленным углом и над