Когда случается всерьез — Доверься ветру, он излечит, Доверься милости берез, Пусть осень их зажжет, как свечи, Чтоб в теплый, нестеровский вечер Они гляделись
Стихотворения поэта Бетаки Василий Павлович
Эдип, ну при чем тут трагедия? Ну и что же, что Иокаста через двадцать лет оказалась?.. Ведь баба-то какова!!! Надутая ветром луна взлетит шариком
Ну вот — мы доросли до Ренессанса! У нас почти четырнадцатый век: В Москве не знают, чем живет Рязань, Псков с Новгородом спорят о
(портрет) И. Ш. Где в море душу вливая, Опять дрожит река, Осоку раздвигая — Оливковая рука… Валькирия тяжелая Звенит глухою медью, Отряхивая волосы, Над
Солдаты ушли купаться, Но бдительны и строги, Как символ всех оккупаций, В строю стоят сапоги. По берегу ровной ротой, Четыре шеренги в ряд, Начищенные
Пора кончать петербургскую повесть — Небо сдернуто над головой, Осыпаются звезды при каждом слове, Обернувшись жухлой листвой. Пора прекратить бесконечное бегство От наизнанку надетого
Ветрами зеркала туманов погнуты, Дождем пропороты… Совсем не по эвклидовым законам Живет мой город. Мост — не дуга. Он кем-то смят в гиперболу. И
Вадиму Каплуновскому (для голоса и шарманки) В устье реки, в начале океана Разнокалиберные мачты торчат. Яркие машины в слезах тумана По краям порта запаркованы
Трижды в сутки тяжелые колокола Оглашают глухой городок. У пустого пруда, у сухого ствола Слишком много влюбленных строк. Но, идущий ко дну, не забыл
Бегают по лесу листья С бурундуками вперегонки, Прыгают по лесу листья — Словно и сами — бурундуки. Носится по лесу осень: Листок гоняется за
Между пеной и небом, На светлом песке отлива — Морские кони Камарга, Прибоя белые гривы. На всех прокатиться бы разом, На всех, низкорослых как
Никогда Европа не была ни раньше, ни позднее так противоречива, так парадоксальна, как в четырнадцатом-шестнадцатом столетиях. Жанна д’Арк и Лукрециа Борджиа — вот два
Как только закат натолкнется с разгона На арки мостов и оближет бульвары, Подгнившую славу со стен Пантеона Смывают веселые желтые фары. По стеклам кафе,
Какой ты маленький, великий Рим — Строка гекзаметра — и та длиннее, Когда она сползает, буквы грея, С Янникула. Постой, поговорим Про Circo Massimo,
Памяти Булата Окуджавы Лошадки в Кордове мотают мордами, Пролетки черные, как пух легки, Ободья медные — по камню, бедные, Колеса алые, как языки. Лошадки
И остались лишь ямы да дым Там, где знали меня молодым Те, которых когда-то я знал Молодыми… Но вьется канал… Вот деревья с тяжелой
Памяти Е. Г. Эткинда Горсть провансальского песка В черновиках моих стихов. Волной прибитая доска, Как соль впитала слов улов. А у прибоя по краям
Позарастали стежки-дорожки В тридцатилетних бетонных кварталах. Конский каштан заслоняет окошки, Все, что кустилось, — поразрасталось: Лес возвращается, лес наступает Тонким каштаном, бледной сиренью, Ломится
Рассвет, набитый под завязку птичьими голосами, Легко накатывался на сонный бетонный дом, И каждая желтая кисточка его касаний Одно за одним распахивала окно за
Бунтует парк! О, как всесильна Его глубинная душа, Сухой и колкой снежной пылью Проспект неоновый глуша, Чтоб страхом замутились фары, Чтоб покосилось изнутри Самодовольство