Урбино пахнет резедой. Точней — Урбино пахнет теплой женской ночью, Точней — Урбино пахнет резедой… Но это, видимо, одно и то же: При лунном
Стихотворения поэта Бетаки Василий Павлович
Невыносимо все! Я смерть зову, Я вижу — в нищете достойный бьется, Ничтожный предается торжеству, Коварство над доверием смеется, Блеск почестей бесчестье золотит, И
Трубка. Горстка мелких стекол. Зеркала. А увидеть все узоры — жизнь мала. Поверти — разбудишь пеструю метель… Осыпается рождественская ель, Но, как свежая, игрушками
Опять сведенных жаждой губ Дрожащие углы. На каждом новом берегу Сжигаешь корабли. Кострами прежними спина Давно опалена, Но неоткрытая страна Опять зрачкам нужна. И
Лене Довези до Парижа Этих рЮкушек пустяк: Приглушенные прежде — Возле уха шелестят, И виденьем прозрачным Вдруг проступят на стене Две соломинки-мачты, Заточенные в
Внизу луну дробит река на тысячи ножей, Дорогу гонят в облака ступени виражей. И кто-то растер контуры гор, очерченные углем И властно велит держать
И возвращаются реки к истокам, И то, что было, то будет и впредь. Экклезиаст Раскаленные площади дышат латынью, На горбатые мостики римского дня Сухо
«Пен-ар-бед» (по-бретонски) и «Финистер» (по-французски) — это «конец земли». Сейнеры, белые домики, синие ставни, Гранитный маяк Сен-Геноле торчит из камней, «Пен-ар-бед!» — чайки выкрикивают
…И снег на площади — бумага. Условны черточки людей. А там — всего-то два-три шага От освещенных площадей, И вот — Приказная Палата С
А. Д. Михайлову Меня послал фон Эшенбах Предмет неведомый искать, Да бесконечно на плечах Кастрюлю ржавую таскать! Я находил, бросал — не жаль: Ведь
Дождь за окном и нагие каштаны — Черный орнамент по черному фону… Что ж, это только эскизы, картоны К спектаклю ночному, невесть какому: Не
(обратная глосса) В руинах виллы Адриана, В глуши некошеной травы, Хранят извилистые львы Остатки плоского фонтана. Волна холодного тумана Сползает с тихих крыл совы
На белые с черным мозаики белые с черным чайки Усаживаются важно, и на мгновенье влажно Становится на полу… Чайки не улетают — чайки на
Осень явилась разом, и не прося пристанища, Замельтешила узором дубов, узкими листьями ив, (Будто опять «Турандот» старик Антокольский поставил, И свой, и вахтанговский замысел
Письмо м-ру Шерлоку Холмсу. На Бейкер-стрит когда-то тихой и пустой, На Бейкер-стрит я не нашел квартиры той. Ах, шумный город, кто наврал про твой
Как я устал, как дьявольски устал! Лежу в постели и читаю книги, А цезаря тяжелые калиги Уже гремят в гранитный пьедестал. Еще ступенька, две
Ритм Рима — медлительное уподобление ритму Наших шагов, поднимающихся на Авентино, Но видна оттуда — только рельефная карта Рима. Лохматые пальмы как меридианы вертикальны.
Идти вдвоем по набережной темной, Не замечать ни зданий, ни садов, Под мерный стук, под стук дождя бессонный Не понимать, или не слышать слов,
Из Роберта Фроста Я понял, чьи это леса кругом: У их хозяина — в деревне Дом, И не увидит он, что я гляжу, Как
В пустоте шуршащей вся — от шпиля до дверей, Распахнутых к морю близкому… На истертых плитах отраженья витражей Дрожат опадающими листьями. В зеркале отлива