Мне тридцать три. Да, возраст мой таков как середина лета золотая. «Смотри — распнут!» — заметил Михалков, наверно, знает, как это бывает. А я
Стихотворения поэта Чуев Феликс Иванович
Истерзанная, снежная земля. Мои отцы, мои учителя не говорили: «Родину люби», — а просто жили, подвиг совершили. Страны незарубцованные были срослись со мной —
История семьи моей закалена историей страны, как бурями волна. Мой дед в селе на трактор первым сел, потом, в тридцатых, тоже первым «сел». Когда
Простясь с любимой, сделай ей добро, такой подарок, чтобы не узнала, что это ты. Пусть светится пестро пред нею мир, который был так мало
День промчался — не возвратить, но и завтра не за горами. Если мы перестанем пить, перестанут закусывать нами. Мы узнаем свои права, прочитаем стихи
Вл. Солоухину Я был во сне. Я жил в Париже. Хочу поверить: наяву плыву к нему, но сон приближу — увижу, что не доплыву.
Я вырос без ласк, без привета, не знал я ни смеха, ни слез, и только колючему ветру меня целовать довелось. А вы говорите —
Сорок женщин говорили мне «люблю», двадцати из них я то же говорил, сорок образов я в памяти леплю, и на большее, пожалуй, хватит сил.
Век! Собираются премьеры и на ротондах короли и обсуждают полумеры успокоения земли. И придает значенье пресса сусальным их коммюнике, и величается прогрессом флажок к
Юрию Бондареву посвящается… Не просто так, не просто так Земли израненное тело В пылу ударов и атак Горело, мучилось, терпело. И вы солдат, и
В этом мире ненастном, тревожном, не одну пережившем беду, человек с героическим прошлым умирает на лавке в саду. Не гудят над страною валторны, не
Ты качнулся смертельно, как Пушкин, изломав на прощанье снега, придавив у деревни Чернушки пулеметную глотку врага. Это ты в позабытой работе, почернелый, «Дубинушку» пел
Я хочу, чтобы гордость была за страну, чтоб красивым был прожитый день, чтоб заснуть у хорошего чувства в плену, вспоминая хороших людей. Я гордиться
Будь достоин таланта, Он превыше наград, За бесплатно, и ладно, Дан тебе наугад. Усмехайся над славой, Улыбайся беде, Как собор пятиглавый, Не воспетый нигде.
Убитыми были поэты, которые сами ушли. Насильственной кровью согрета, сокрыла их тайна земли. Забытые, в дальнем покое, волшебной не тронув струны, они прорастали строкою
Еще не все познал я счастье и долго-долго проживу, пусть стук тревожный у запястья пружинит жизни тетиву. Какая б душу ни крутила неутоленная беда,
Слишком разные подходы, никуда от них не деться: вам диктует ваша мода, мне мое диктует сердце. Вы живете без победы, мир полета вам не
Не крадучись, не прячась, От Зеи до Невы Есть русская порядочность: — Иду на вы!
В сорок первом родился майор Воронков, и черта — девяносто второй. В нашей жизни российской твой жребий таков, что и сам, и страна за
Мой зимний парк — я в нем брожу один в вечерний час, московский гражданин. Тропа любви моей заметена, от стужи сжалась в ниточку она.
Уже послы живут в тылу глубоком, Уже в Москве наркомов не видать, И панцирные армии фон Бока На Химки продолжают наступать. Решают в штабе
Словно доблести лучик От погон золотых Это слово «поручикъ» — Из небес, не из книг. Над прохладным простором Он парит высоко, С аппаратом «ньюпором»
Ползет над тайгой пожарный дым, медленный, как печаль. Не знаю, что будет с народом моим, но мне его очень жаль. Жаль, что столько он
Человек, запевающий песню, ты рискуешь непонятым стать, если песня забыта и если не умеют ее подпевать. Человек, поднимающий знамя, ты рискуешь своей головой —
В Кишиневе, в кафе, на стеклянной веранде ты рассыпала бусы, и я собирал, пробивались лучи сквозь окно в винограде, и хрипела в углу радиола
Женщина уходит от поэта — значит, ей совсем не до того, значит, ей с рассвета до рассвета не нужна поэзия его. Он сумеет выжить
Земля подвинулась на градус, и заработаны права на два «Георгия» за храбрость и пулю в сердце за слова. А у другого — все прелестно:
Холодная Москва, со снегом в октябре, хрустящая трава на выцветшей заре. На зелени живой куски зимы лежат, гремит по мостовой железный листопад. Когда ж
Я музыку люблю, когда ее не слышно, такую признаю, когда она в душе, когда вокруг земля ее настроем дышит и кротко улыбается на древнем
Он отца не пустил на порог, потому что боялся и тени человека, который, как бог, наблюдал за его поведеньем. Он отрекся тогда от отца,
Хотя не очень-то дешевую достал, однако — повезло — плиту большую и тяжелую повез на поезде в село. И думал: «Нынче-то не в гости
…И снится мне ночь грозовая, дорога, бурьянный восток, как будто к доске вызывают, меня вызывают врасплох. Я в жизни не помню такого, всегда я
Не хочу быть любимым поэтом, потому что видал, как росла незаслуженным, пошлым букетом похвала, а должна бы хула. Не завидую — просто иначе я
Виталию Севастьянову Светловолосы и голубоглазы, в плечах крепки и ростом высоки, с душой не для дешевого показа, грядущие орловцы, туляки — сарматы мы! Живем
Подло и поздно меняться, Будем, какие мы есть, В мире чужих махинаций Выберем русскую честь. Нам ли, мечтая по-детски, Лезть на чужой пьедестал? «Передовых»
Что-то стало с природой твориться — ничего никому не скажи, смотрят ветки, как хищные птицы, и с гадюками дружат ужи. И от них происходит
Мне говорят: откуда, мол, младенец, ты знаешь то, что знамо только нам и позабыто бережно? Надеюсь, что не скажу в обиду старикам: кому давно,
Не принял Сталин Золотой Звезды. Сказал: — Ее вручают за геройство, за ратные, нелегкие труды на поле брани, в битве, а не просто. Его