Лишь солнце бросило лучи в луга и горы
И птички стали петь пришествие Авроры,
Согнало солнце тьму с земного круга прочь,
Вступал на небо день и исчезала ночь;
Влюбленный Цитемель минут тех не теряет,
Всех ранее в луга он стадо выгоняет;
Все спали пастухи еще по шалашам,
А Цитемель ходил с овцами по горам.
Единственно тому ни день, ни ночь не спится,
Когда кто вольности нечаянно лишится;
Так сей пастух вчерась с пастушками гулял,
И Филоменою он сердце оковал,
Которая ему прекрасней всех казалась;
Тут Цитемелева кровь жарко загоралась,
А ночью возросла неутолима страсть,
И если б ночь длинна, так мог бы он пропасть,
И, счастием его, ночь летня не вели? ка;
Хотя она мала, но скорбь его толика
В часы те возросла, что в горести пастух
Ни на единый миг не мог спокоить дух.
Уж солнце высоко на небесах сияет,
И утрення роса от жару высыхает;
Но в наступающи полдневные часы
Не зрит пастух его пленившие красы;
В недоумении тут Цитемель бывает,
Во все страны? глядит, отвсюду ожидает,
Нейдет ли из кустов или с высоких гор
Пленивший мысль его пастушкин милый взор;
Но сколько бедный тот пастух ни зрит повсюду,
Не видит он своей любезной ниоткуду;
И так уж наконец, в задумчивости сей,
Кусточки и древа ему казались ей:
То вдруг перед глаза она к нему предстанет,
То в тот же миг его мечта сия обманет.
Не знает, что творить несчастливый пастух.
Обманывал его и взор его, и слух.
То эхо нанесет тут голос Филомены,
И, ожидающий сей радостной премены,
Бежит он к той стране, где был услышан глас,
Бежит, и голосу не слышит в тот же час.
То вдруг позадь себя он быть ей уповает —
Не зрит ее нигде, куда он ни взирает.
«Уж в тех ли я теперь, — вещает он, — местах?
Иль стадо я мое в других пасу кустах?
Нет, в тех местах, и те кустарники и речки,
В которых был вчерась… паслися здесь овечки».
Уж долго мучился в сем ждании пастух,
Как вдруг вблизи его пронзил глас громко слух,
Которым был пастух безмерно востревожен,
Но страх видением и больше был умножен.
Он зрит любезную, бегущу из кустов,
Где он не чаял быть ни стад, ни пастухов.
За нею зверь гнался: был волк то преужасный,
И уж касается почти одежд прекрасной.
В случа? е таковом пастушке близок страх;
Увидевши пастух несчастье то в глазах,
Бросается чрез ров, который был меж ими,
И волка стал травить собаками своими;
И способом таким минулся общий страх:
Пастушка у него осталася в руках.
Тут краска вся с лица пастушкина сбежала,
Когда она без чувств в руках его лежала;
По бледности грудей разметанны власы
Сугубили еще пастушкины красы.
Пастух от радости и страха сам бледнеет,
В восторге ничего начать он не умеет,
Зря нежную в своем объятьи красоту,
Благополучной чтет себе минуту ту,
Которая его с любезной съединила
И что спасти ее от смерти допустила.
И подлинно, пастух был счастлив в этот час:
Пастушку от беды, себя от муки спас.
К отраде подает он способы сугубы,
Целует руки он, целует нежны губы,
И за труды свои приемлет наконец
От Филомены он и сердце, и венец.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)