С тобой не боролась, с собой не боролась, Но разом упала завеса На этом накале срывается голос Как птица с осеннего леса. На этом
Стихотворения поэта Гампер Г. С
Минула суетность и людность. Растаял леденец во рту И, как спокойствие и мудрость, Мы набираем высоту Под нами снег такой скрипучий, Такой великолепный наст
Нет ничего сильней эмоций, Мой друг Гораций. И нет над нами сильнее власти, Чем наши страсти. Нас обступало такое лето — Да было ль
Ты понял вдруг — любовь и слава приходят только на заре А вечер слева, вечер справа и энный год в календаре. И хоть кляни
Так, перечеркивая скуку, Шел снег в белесой пустоте, И дуб сидел, откинув руку, Как в кресле мраморном Вольтер, И были мысли злы и гулки,
Забываю я все, забываю, Будто дверь за собой закрываю. Вот уж в скважине ключ повернула И пошла, и назад не взглянула. Забываю я, как
Молодая эта липка- Листьев солнечная дрожь — Возникает как улыбка, Если в прошлое войдешь. И в тени ее короткой Пятна света там и тут,
Пройдут и ненависть и страсть. Пройдут веселье и усталость. Пройдут и нищенство и власть, Пройдут и молодость и старость. Ни в тьме ночей, ни
Привычен песок под ногами, И море привычно на вид, А время все ходит кругами, Как будто на месте стоит. Такого напустит туману, Что вроде
Работа кончилась к пяти, Как раз к пяти и небо смерклось, И вдруг наметились пути. Как будто мелом на примерке. Едва нащупывая связь, Стою,
Пирует юный волк, Из молодых, да ранний Не сладок волчий долг, А сладок бок бараний И соус, и гарнир, И скатерть с монограммой… «Скорей,
Природа из какой причуды, В каком бреду могла решить — В такие схожие сосуды Такой несхожести налить И сдвинуть, как бокалы в тосте, Людские
Нет, это все не то, не то. Не удалось. Прости. Линяет праздник шапито, Стареет травести. Пацанка, пеночка, Гаврош, Старуха, бойкий чиж. И дома радости
Идет усталый и немодный, Идет вдоль берега реки, О, Человек, о, сгусток моря, О, море, взятое в тиски О, сверхвысокие давленья! В пределах узеньких
Я из окон больницы гляжу на завод О, какой отвлеченною жизнью живет Мой железобетонно-стеклянный сосед, Так привычно собой заслоняющий свет. В ранних сумерках вдоль
У тебя справедливость твоя, У меня справедливость моя. Не друзья они, нет, не друзья — Справедливость твоя и моя. Приглядись, в этой вечной войне
Табун моих страстей, А я какой пастух? Нет у меня хлыста. Табун моих страстей Копытами по мне, Всего-то две руки, А говорят -«Держи!» Свистящий
Как ты омыт, как ты приподнят На серой медленной волне. Твои мосты летят, как сходни. Два сфинкса дремлют на корме. А мы в каютах,
Когда меня одолевают вьюги, Я вспоминаю о зеленой Луге, На полдороге между двух столиц, Пристанище для перелетных птиц. Я вас люблю, крылатые лужане, Пусть
Твой правый гнев. Мой тоже правый гнев Таков уж гнев — Неправым не бывает Душа, как при отливе, убывает. И гриву ощетинивает лев. И
Не железными, мечами, А мечами, духа. Не высокими речами — Сбивчиво и глухо Все у нас как надо, други, Не беда что беды. Ведь
Бще бы раз в жизни — влюбиться. Еще бы раз в жизни — родиться. Ни зависти нету, ни злобы. А просто — еще бы,
Вот наш сарай, а за сараем груша, — На выгоне привязана коза. Но лишь глаза повернутые в душу, И есть, наверно, зрячие глаза. Они
Здесь мир увиден так, как понят, А понят ясно и светло. Как ветры, распластались кони Под солнцем, врезанным в седло. И дрессировщик сыт и
Не то чтоб я тужу. И ты не то чтоб тужишь. Но я с земли гляжу, А ты все в небе кружишь. Гляжу со
Мы медленно с надеждой расстаемся, Так медленно, как море остывает. Уж медленней наверно, не бывает Ни людям, ни себе не признаемся И даже забываем
Ты тайна тайн моих Ты за семью замками. За лесом, за горой, за облаками. и я тебя не выдам Ни небу, ни земле, ни
Я вгоняла содержанье, Точно зверя, в форму клетки. Вот он, грустный мой зверинец — Смерть естественного чуда, И воскресная забава, И души моей погибель.
Догнать, вернуть, связать, спасти, Он не посмеет. То клен сияет на пути, То дуб темнеет. То дуб, то клен, то свет, то мрак, то
Ходят, спины коленом, воронихи. Кто осмелится сказать им — старухи Каждой от роду не более века, Комарова- их сосновая Мекка. На кладбище вспоминают супруга
А телу так хотелось жить Без страха, без уема. И душу просто приютить, Как дерево у дома, Как кошку около печи — Мурлыкай или
Бедой отмечены, как мелом, Бессильны, как без рук. Но и у горя есть пределы, А там и полегчает вдруг. Как будто все, кого любили,
Вот он каков, наш вечный Рим Длинны у нас века — Пока здоров, пока любим, Пока еще пока… Пока с тобой, пока в раю,
Художник Брейгель мудр и стар. В нем есть спокойствие и сила. В тот миг, когда тонул Икар, Он все описывал, как было. Вот чей-то
Мы дети параллельных линий, Домов, что выстроились в ряд. И лишь туда идут машины, Куда им палочкой велят. А мы течем все вдоль да
Черный глаз, удлиненный страданьем, И тонки и беспомощны руки. Вот оно, голубое свиданье, Как начало великой разлуки. Улыбнутся, как будто заплачут, И в начале
Как в детстве, Так забыто и знакомо Пересчитать в заборе ряд досок — Их столько же, И та же ель у дома, И ствол
Сначала доброй я была, Потом я злой была Потом сгорела я дотла И все-таки смеюсь. Как прошлогодняя трава, И не жива И не мертва.
Опять весь мир сошел с ума. И все деревья и дома, И даже старое крыльцо Приобрели твое лицо. И я могу прижаться лбом К
Итак, конец осенней смуте И время доблестей иных. Все сведено до черной сути, До комбинаций из прямых, Не бесконечных, а отрезков На небе светлом
Все знаю, что будет. Все помню точь-в-точь Как древо познанья раскинется ночь. Коснется твоей и моей головы И высь обозначит гуденьем листвы Мерцаньем прозрачных
Двенадцатый предел тоски, Вершина, час расплаты, Две стрелки — две моих руки — В одну до хруста сжаты. Не раэомкну, не повторю Весь этот
Эта странная повесть так вписана в будничный быт, В эти блочные стены и эти модерные кресла, Что с трудом понимаешь — ведь это Эллада
Я повторяю, сердце остужая: «Здесь дом чужой и улица чужая, Чужое море под чужой горой, И юноша — совсем не мой герой…» И пыл
Мне снова мила и знакома округа, Деревья на память твержу И, ветреный день принимая как друга, Сама в его качку вхожу. Вхожу, позабыв надоевшие
Восьмиклассник, чудак Голенастый тростник. Все-кружится неймется- Точно-капля дождя, Созревающий миг Все никак не сорвется. А сорвется, Тогда уж пойдет и пойдет- Пункт, параграф, артикул…
Мы в это лето брошены. Молчишь, и я молчу. Мы, как в стручке горошины, Сидим плечо к плечу. Скажу: «Грешно, не велено…» А ты
Ты веселый олень, ты несешься по звонким камням, Перелетная птица, случайно попавшая к нам. Ты ведь помнишь, какими мы были с тобою друзьям Как
О вьючное слово — верблюдик-двугорбый. Мыснова, мы снова В Сахаре и в Гоби. Все дальше, все тише, Ни вскрика, ни всплеска. Ты высказать тщишься
Вот и рухнула, как лавина, Жизни первая половина. и густа еще пыль обвала, Прах былого еще клубится, Оглянуться еще не смею. Только будущее маячит.