Зверь на свободе пирует! Антихриста народы Друг против друга, как твари немые, в кровавую бездну бросает. Распято братство, расстреляна вера, убита свобода! Обезумевший род
Стихотворения поэта Горбунов-Посадов Иван Иванович
Туманного вечера тени Ложились над сонной землею, Цветник мой и гроздья сирени Давно унизались росою. Как мрамор бледна, ты сидела С мечтою своей одинокой
1. Сияло солнце в небесах, И птицы где-то звонко пели. А в окровавленных кустах Два трупа страшные чернели. Один пруссак был, а другой Французских
Брат рабочий, остановись на мгновенье! Там, вдали, ты видишь это виденье? Страшная яма в земле, Бомбой взорванной, Мозг в разможженной солдатской торчит голове, Бомбой
Был вечер, петербургский, туманный, промозглый… На набережной канала Она встретилась мне. Худа… Бледна… «Пойдемте ко мне», — она сказала, Осипшим голосом тихо сказала она.
Нам жизнь дана, чтобы любить, Любить без меры, без предела, И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело. Нам жизнь дана, чтоб
Ах ты, воля, моя воля, Золотая ты моя! Воля — сокол поднебесный, Воля — светлая заря. Не с росой ли ты спустилась, Не во
1. Над кассами со свинцовыми буквами Склоняются бледные лица наборщиков, Движутся быстро привычные руки. Буква за буквой прижимаются друг к дружке, И набрано слово.
Снова мы вместе, родная моя. Завтра, чуть свет, перед новой разлукою Снова заплачет с глубокою мукою Бедная мама, голубка моя. Крепко меня ты прижала
Тихий и нежный, тихий и нежный Ветер с зеленых волн океана, Дуй к нам сильнее из дали безбрежной, Ветер с зеленых волн океана! Быстро
Мой милый друг, друг юных дней, Ты вновь стоишь передо мною С волной каштановых кудрей, С твоею пламенной душою. В дни бедной радостью весны
I. Станция. Проводы. Солдаты. Дети. Матери. Жены. Последние, может, пред смертью кровавой объятья… Женщина в судоргах бьется… Старухи жалкие стоны… Муж падает с сердца
Памяти студента Блинова «Бей! Бей жидов!» неслись отвсюду крики, И, пьяные, в крови, темны, жестоки, дики, Они врывалися, как звери, внутрь домов, И кровь
Молодость хоронила, тяжко страдая, тебя. Молодость лила над тобой свои жаркие слезы. Молодость бросала на твою могилу, бесконечно любя, Свои цветы — свои мечты,
Счастлив тот, кто любит все живое, Жизни всей трепещущий поток, Для кого в природе все родное, — Человек, и птица, и цветок. Счастлив тот,
О, как тяжела ты, тюремная мгла! Каким же сегодня ты камнем давящим На бедное сердце ее налегла! Как тяжек был день весь под жаром
Давно креста нет на твоей могиле, Давно следа нет меж других могил… Других, чужих, давно уж схоронили, Где милый прах, рыдая, я зарыл. Зачем
Только станут поля и леса увядать, Только первые листья падут, Ты придешь на далеком кладбище искать Мой последний, мой душный приют. Ты найдешь там
Блаженны исполняющие волю пославшего их в мир ибо воля его — любовь. На голом, холодном, вонючем полу Он лежит, И крыса ночами чрез тело
О, боже, до чего их травля довела! Ты, наш незлобивый, кротчайший наш учитель, Наследства гениев восторженный хранитель, Объявлен сеятелем зла. Да, если зло —
На рельсах найден с отрезанной поездом головой юноша, при котором нашли записку о том, что он лишает себя жизни, чтобы обратить внимание на невыносимое
Звенят бубенчики, звенят, И тройка в даль летит. Кого, как вихрь, все мчит она, Кого унесть спешит? Сквозь пыль мелькает лишь мундир Да серый
У этого одинокого, серого, некрашеного гроба С лежащей на нем солдатской фуражкой, Около которого нет ни отца, ни матери, ни брата, Ни родных… никого…
Убаюкай меня, дорогая, Убаюкай в объятьях своих, И, под нежную речь засыпая, Я забуду о муках моих, Я забуду о жгучих рыданьях, Накипевших в
(Посвящаю дорогому брату Н. И. Горбунову). I. В Христову ночь то было. Предо мной Вдоль исполинской лестницы соборной Спешившая толпа текла рекою черной. В
Бей, барабан! Под звуки твои Скоро весь мир потонет в крови! Мы, солдаты, должны одно лишь знать: Убивать, умирать! Умирать, убивать! Ноги все, как
На площади движется отряд в полном походном снаряжении. Солдаты — все юноши. Многие безусые, совсем мальчики. Впереди бьет барабан. Барабанщик, страшно бледный, худой, как
Над туманом озер, над цепями холмов, Над потемками рощ, и долин, и морей, Сквозь дрожащий эфир, сквозь сиянье лучей, За пределы разбросанных звездных миров,
Я отдохну тогда в траве густой и нежной, Прильнув к ней головой, глаза полузакрыв, Боясь смутить струей дыхания мятежной Благоуханье роз и красок перелив.
I. Ночью. Какою мукой беспредельной Душа полна!.. О, эти ночи страшные без сна, Когда в застывшей бледности смертельной Передо мной толпятся лица тех, На
Молодость милая, молодость, ясная, Годы чистейших порывов и слез, Молодость светлая, дивно прекрасная, Царство великих дерзаний и грез, Вся ты горение. Вечно тревожная, Вся
Средь тундры сибирской, в промерзлой пустыне Поселок заброшен глухой. Прикован к нему он, не могший с царизмом Ужиться свободной душой. Учителем был он, и
Дождь сегодня так злобен и вечер так мглист. За окном уж нигде не увидишь огней. Точно стон из холодного мрака полей Чуть доносится поезда
Долой кровавое знамя, Кровавое знамя войны! Братской кровью поля все полны Вспыхни, любви великое пламя, Свергни кровавые цепи войны! Долой, кровавое знамя, Кровавое знамя
Снежная вьюга метет да метет… Через сугробы тяжко ступая, Голодная мать через силу бредет, Иззябшей рукой дитя прижимая. Близок уж вечер. Темнеет в полях.
Они идут, идут толпами, И взоры их огнем горят, И молодыми голосами Как громом улицы шумят. Толстой скончался, их великий, Потрясший души их пророк,
Когда звездою путеводной Тебе чуть Истина блеснет, С душою смелой и свободной Спеши, куда Она зовет! О, знай, мой брат, нет выше доли Ее
Старое, черное, зловещее дерево Протягивает свои косматые руки. Под этим деревом она исстрадалась, Бедное дитя, от ужасной муки. Старый дуб шумит своею вершиной И
Вы долго и тяжко страдали За истину братской любви, Вас в цепи убийц заковали, Как зверя, вас в клетках гноили. Вас долго судами томили,
В воздухе русском мне вечно слышна, В ветра над русской деревней рыдании В шуме лесов все звучит мне она — Песня о вечном народном
Спи, дитя, Бай, баю! Это я, старый дьявол Европы, Колыбель качаю твою. Бай, баю! Спи, надежда Германии, Немецкое дитя, Немецкая кровь, Немецкая душа. Ты
И кроткий образ твой сияет надо мной Улыбкой нежною участья и привета И тихо говорит: «Иди, иди за мной…» И озаряет путь живительной волной
На опушенные снегом садовые ветки Взобрались, расселись, как птицы, веселые детки. Как весело! Площадь солдат, и коней, и народа полна. И все приливает, и
I. Семьсот уж дней, как длится эта ночь, Сплошная ночь, — ночь крови, ночь позора, Ночь преступления, объявшего весь мир. Семьсот уж дней, как
Была залита кровью баррикада, За жертвой жертва падала в крови, И под огнем стального града Там в муках корчились они. Свистели пули. Били люди
Я шел, одинокий, по трудной дороге, Тянулися годы, и не было дня, Когда бы глубокая скорбь и тревоги Тяжелой рукой не давили меня. И
Было дело под Полтавой. Дело славное, друзья… Мы дрались тогда со Шведом Под знаменами Петра… Солдатская песня. Левой! Левой! Левой! В солдатских шинелях покорное
Земных владык веленья исполняя, Должны и вы, как вся толпа земная, Итти врагов терзать и убивать! «Нам заповедь дана иная Любить, прощать, благословлять». Ту
В дни гонений помни, милый брат, О любви к врагам прощающей Христовой. Сквозь века с креста Его звучат К нам слова души, к Отцу
Эта кровавая сталь Человека убила. Я слышал, как он хрипел сзади меня! На заре это было. Он все мерещится мне С затрясшейся головой. Я