Оргон! ты едешь в маскерад, Сатиром ты наряжен; Уж как идет тебе наряд — Рогами, жаль, искажен! Брось, милый! эту пару их: Останься при
Стихотворения поэта Илличевский Алексей Дамианович
Как пить уж будет мне не в силу, Короче, как умру, то в бочку лягу я; А вы надпишете, друзья: «Он сам изрыл сию
Жены покойной погребенье Мне станет, право, сотен пять; Такое горе! разоренье! Ух лучше б ей не умирать.
Альбом, где суждено храниться именам Всех чувствами любви, почтенья к вам влекомых, Быть должен список всех, не только вам знакомых, Но всех, кто знает
Вор вздумал обобрать зимою торгаша. И ночью влез в сарай, где Нищий зяб убогой: Тот не спал, поднял крик, Вор в двери и дорогой
Не образумят Клима, траты Напрасной денег пожалев: Он строит для себя палаты, Тогда как нужен Климу… хлев.
«Мудрец! на свете сем меж добрыми и злыми Чем занят ты? я знать хочу?» — В большой больнице сей я слезы лью с больными,
«Противу бед, сколь их число ни велико, Я добродетелью моей вооружаюсь». — Боюсь я за тебя, признаюсь: Ведь ты вооружен легко.
Оплачьте Лилы потопленье, Волна ей пагубна была: Одна Венера в ней рожденье, А смерть другая обрела.
День за работою, без сна частенько ночку, Весь век, как труженик, он бьется из того, Чтоб, потом и трудом скопивши куш, сыночку Дать право
Судьбой на все страны земные Постановлен один закон; Вселенной правят три слепые: Фортуна, Смерть и Купидон. Жизнь наша пир, с приветной лаской Фортуна отворяет
Другого мысль проникнуть сразу, Себя уметь скрывать всего, Смеяться, плакать по заказу, Любить и всех и никого, Льстить и ругать попеременно, Лгать и обманываться
На женщин, чтоб не быть в их плене, Глядеть поменьше — мысль твоя; Напротив, чтоб влюбляться меней, В них больше вглядываюсь я.
В размолвке пастушок ревнивый Своей пастушке говорил: Уж, видно, так, другой счастливый Тебя, изменницу, пленил; Ты чью здесь слушаешь свирелку? Ты любишь новый посох
Здесь темный родом спит Пустое; Как он, такие люди редки: Родятся дети от отцов, А им так рождены все предки.
«Скажи, голубушка, нескромность извиня, Тебе я нравлюсь». — Что за бредни? Из всех, кто вхож ко мне, ты на счету последний. «Так подожду: черед
«Знавал ли Громова?» — С ним служивал давненько: Под Турками из нас убили одного. — «Кого ж?» — Не вспомню хорошенько, Такая старина, а
Век золотой как сон протек, Серебряный короток, бедный, Не знаменит в потомстве медный, Тяжелей всех железный век, Теперь настал бумажный, что же? Да от
Разбойником назвал Корсара обладатель Ста сильных кораблей. Тот молвил: «Власть твоя: С суденышком — разбойник я, А с флотом — ты завоеватель».
Зимою пятый час, а свечи жечь пора. Соседа Климыч ждал, сам вышел со двора; Но, уходя, мелком на притолке оставил: «В шесть буду, подожди
Юпитер в гневе к Ниобее, Живую в камень превратил: Но кто, скажите, был хитрее? Художник камень оживил.
Маляр стал Лекарем; друзья над ним смеялись; Он что же? «Умыслов не знаете моих: Ошибки прежние мои в глаза кидались, Теперь — зароют их».
Безумец злочестивый! Каких по смерти ждать дерзаешь ты наград? Отвергнул небо, несчастливый! Что ж у тебя в предмете? ад?
Коль место здесь имен, прославленных искусством, То, подписавшись, согрешу; Но если дружества привязанных к вам чувством, Я первый имя подпишу.
Поставленной у входа в лес Стой неотлучно здесь и будь угодный небу, Страж леса моего; Давай соседям знать, что на свою потребу Я насадил
Целую вас сто тысяч раз. Вчера прислали вы в письме Сто тысяч поцелуев Хлое; Хотя б один на долю мне, Для вас бы дело
«О смерти думая, — Климена говорила, — Творим мы добрые дела». О смерти думая, она и умерла. Что муж! не правду ли покойница твердила?
Вам стрит бросить взгляд или уста раскрыть, То всяк, хотя б без глаз, без слуха был, пленится: Нельзя вас видя — не любить, А
Мой дом в сени укромной дола Хранят густые дерева; Я не страшусь в нем бурь Эола, Ни зноя пламенного Льва: Но без тебя, мой
Поговорят, она была Прекрасна, молода, мила, Потом забудут, и весною Гроб дикий зарастет травою; И прибегут в часы игры Случайно девушки рвать розы На
Арапа дорого один чудак купил; Но умысел имел при этом самый вздорный: «Дай выбелю его». И тер, и скреб, и мыл; Что ж вышло
Он умер в цвете лет; какое сожаленье! Погибло знание, искусство и ученье! Он только что успел пред смертью сочинить: «Науку долго жить».
Покойник век свой брал все даром, Отделываться был хитрец: Гонялся век он за товаром, Гонялся век за ним купец.
Осиротела Мельпомена: Нет Яковлева, нет Российского Лекена! Разил он ужасом и жалостью сердца; Дух Русский возвышал в «Димитрии», в «Росславе», Почил под сению лаврового
Питая беспокойный нрав, Он век из края в край скитался; Кружил по свету вскачь и вплавь, На месте дня не оставался; Был всюду, видел
Вторь барину во всем согласно: Он весел — смейся, хохочи; Он скучен, — охай с ним всечасно; Он занят — бегай, хлопочи; Тебе спасибо
Внезапно к ней любовь во мне воспламенилась, Свободно сердце вновь мое: Не знаю, право, как она мне полюбилась, Не знаю, право, как я разлюбил
Что голова твоя от седины бела, Не значит, чтобы устарела: Она снаружи отцвела, Внутри еще незрела.
Мой сын! завиден твой удел, Хотя он и оплакан нами: У врат ты жизни мир обрел, Не искупив его бедами.
Он в битвах шел на смерть и вышел невредим, Жить для родных хотел, и смерть его сразила; Всевышний! промысл твой непостижим: Да будет он
Я выбран, как Парид, судьей; Ты торжествуешь, как Киприда; Решил не хуже я Парода; Заплатишь ли подобно ей?
Ждать от меня похвал вы не должны, Напротив, ждите вы упреков: Вы слишком хороши, любезны я умны, И скромны… сколько вдруг опасных в вас
Как в «Ифигении» роль Эрифилы страстной Играть Статуиной дают? По мне, так вымысел прекрасный: Уж жаль не будет, как убьют.
Вот Флора ваша, торжествуйте, Зефиры! с ней пускаясь в путь; Но только осторожней дуйте, Чтоб прелестей с нее не сдуть.
Здесь истина сияет нам, Училище ее сей храм: Здесь, дети! Божие ученье, Здесь, старцы! ваше утешенье.
Доживши до ста лет, скончался Доримон, Других короче повесть; Нет! плачут, для чего не дольше прожил он? Где ж совесть?
Тот в лентах, тот в чинах, а я безо всего; Все знать! все богачи! Но если молвить строго, То в свете столько есть таких,
«Я звал обедать трех друзей: Смотри же, повар Федосей, Чтоб было кушанье лихое, Убей теленка на жаркое». — Что вы, сударь? для трех гостей
О смертный! ты умом кичишься в ослепленья, К чему же служит он? Ты в силах перечесть все камни, все растенья; Опишешь всех племен обычай
С нами Бог В чем разноречит он с читателем своим? Он пишет: с нами Бог! тот говорит: Бог с ним.