Сбрось иго вымышленных нужд, Не знай воздержности лишь в час благотворенья, Счастлив не будешь — будешь чужд Раскаянья и сожаленья.
Стихотворения поэта Илличевский Алексей Дамианович
Пришел за долгом к Карпу Фока, А тот готовил душу в рай: «Давно прошло уж время срока, Что ж деньги, слышишь ли? отдай». —
«Скажи, мой сын! — Зевес Минску говорил, — Ты смертных судия, ты зришь пороков разность, Кто тартар жертвами всех больше населил? Злость». — Нет.
К родильнице крестить Священника призвали: «Да где ж отец?» он вопросил куму; «В отлучке, батюшка!» сказали, А та прибавь: «уж три года тому».
В возгласах оды сумасбродной: «Бессмертен я!» — кричит Дамон; Питаясь виршами и смертию голодной, Еще не слегши в гроб — бессмертен точно он.
Свет, пышность, суета! я с вами расстаюсь; Пора за ум и жить скромнее. Прости и ты, Любовь! с которой, признаюсь, Расчесться всех труднее.
Цветочки если политы, То примутся, я твердо знаю: Похож я в этом на цветы, Где принят, полит быть желаю.
«Женися». — По сердцу житье мне холостое. — «Невеста есть». — Бог с ней. — «Понравится». — Пустое. — «В пятнадцать лет». — Дитя.
Пенька веревке говорила: «Стыдись! на то ли я на свет тебя пустила, Чтоб вешать на тебе людей?» — Меня же, матушка! на помощь им
«Ты давишь, а не жмешь, божусь! Пусти меня, я задушусь». — Я жму тебя с любовью брата. — «Ну так погиб я без возврата».
«Ты блещешь — я блистаю, Ты не летаешь — я летаю», — Шипя, взвиваясь, пред звездой Ракета хвастала собой; Не досказала, Рассыпалась, угасла и
Прох. Что так ты пристально глаза вперила в воды? Сир. В сем чистом зеркале, при ясности погоды, Я моего лица любуюсь красотой. Прох. Лица?
С соседями весь день бранилась злая Ксенья, Не с этим, так с другим; те, вышед из терпенья, Толпою с жалобой являются, к кому ж?
Поручившей мне переписать в Альбом несколько моих Эпиграмм В альбомах место ль Эпиграммам? Но вы велели — вот оне: Гоня смешное, милым дамам Нешло
Прекрасно быть красноречивым, Но безопасней — молчаливым: Друзья! молчанье — ум глупца И добродетель мудреца.
«Мое все! Золото кричало: За что ни вздумаю, плачу». — Мое, Железо отвечало: Я граблю, что ни захочу.
Он лирой возжигал сердца летевших в бой И в мир фантазии уносит нас с собой; Венчанный лавром Муз и бранного Арея, На Пицце место
У Пиндовых болот, под лавром сим увядшим, Здесь чудака положен прах: Чтоб быть в презрение и посмеянье впадшим, Он целый век провел в трудах.
Нельзя не пожалеть об участи Троады, Погибшей в древности от лошади Паллады; На зло ей вновь судьба нашла Не лошадь, так осла.
Расхвастался Трусим, припав к бутылке: «Уж я ли, говорит, я ль не был там и сям, И я ль с Суворовым не рыскал по