— Собирайтесь, да поскорей! — у крыльца застоялись кони, ни в колхозе и ни в райкоме не видал я таких коней. Это кони НКВД
Стихотворения поэта Куняев Станислав Юрьевич
…И глядя на сырой щебень, на развороченные гнезда, на размозженную сирень, я думал: никогда не поздно понять простую правду слов, что если в золотом
В огнях Москвы, в снегах Памира, в селе, где родичи твои, — не сотвори себе кумира, единого — не сотвори. Да будет лучшая из
Робкий мальчик с пушком на щеках декламировал стихотворенья, жадно слушал мои наставленья о прекрасных и чистых словах. Что-то я говорю все не то. Огорошить
Стояло полсотни домов вдоль трассы неровным пунктиром. И, как говорится, любовь и холод здесь правили миром. На стройке гудела страда, машины в тайгу продвигались.
В жаркой Индии, в городе Дели я проснулся в тропической мгле… Что такое со мной? Неужели я, как мальчик, заплакал во сне? Что случилось?
Когда светила на небо взошли — созвездья Скорпиона или Девы, мы свой костер под дубом разожгли, и пламя зашумело, загудело. И вдруг перемигнулись два
Прощай, мой безнадежный друг, нам не о чем вести беседу. Ты вожжи выпустил из рук — и понесло тебя по свету. В твоих глазах
На дорогах дежурят посты, на дорогах стоят карантины, вылезаем на снег из машины, отряхаем от снега стопы. Во Владимире нет молока — во Владимирской
Листья мечутся между машин, на колючем ветру коченеют. Понимаю, как холодно им, на глазах золотые чернеют. Слава Богу, я снова один, словно в этом
Владимиру Соколову Сквозь слезы на глазах и сквозь туман души весь мир совсем не тот, каков он есть на деле. Свистят над головой бесшумные
Мне было жаль, что не поймет меня тот, кто ни разу с жизнью не прощался, кто с нищею душой не возвращался в родимый дом
Я эту книгу судьбой оплатил. Много? А может быть, мало? Слово сберег, а себя отравил… Господи — с кем не бывало! Чья-то рука средь
Привыкай к одиночеству, друг, к неизбежному вкусу лишений. С каждым часом сужается круг и смиряется юности гений. Дело к осени. Птицы летят, исчезают в
Поскользнулось копыто коня, мускулистое конское тело напряглось, и подкова, звеня, по обрыву в стремнину слетела. Усмиряя невольную дрожь, я подумал: любимец удачи! Ты как
Памяти Н. Рубцова и А. Передреева Мои друзья, вы вовремя ушли От нищеты, разрухи и позора, Вы стали горстью матери-земли, Но упаслись объятий мародера.
Умирающий медленный мир нежных речек, зеленых опушек, ты меня породил и вскормил, научил предсказаньям кукушек. Как спалось на весенней земле! Рухнешь в травы и
Вдоль улиц, дождливых и ветреных, он плелся — должно быть, домой и бремя страстей человеческих устало влачил за собой. Шагал, головою покачивал, молчал, сигарету
Прилег, позабылся и стал вспоминать о жизни, о смерти, о доме, и стало казаться – баюкает мать меня в полутьме, в полудреме. Еще молодая,
Почему, никого не любя, о себе ты так пылко хлопочешь? Хочешь, чтобы любили тебя? Милый мой, слишком многого хочешь! Хочешь, чтобы любили? За что?
Повсюду жизнь. Повсюду шум и плеск. Журчит Угра. Шумит сосна угрюмо. Гудит шоссе. Костер роняет треск. И мне прекрасно в окруженье шума. Жизнь —
В тихой деревне над Сожем добрые люди живут. В этой деревне я прожил много хороших минут. В роще над Сожем траншеи черной водою полны…
Я люблю тебя, море, но знаю — шутки плохи с тобою, когда волны слепо сбиваются в стаю и на берег бегут, как орда. Я
Азия! Звезды твои страшной своей красотою путали мысли мои в час приближенья к покою. В мертвенном Млечном огне плыли вершины Алтая, и приходили ко
Неестественен этот разбег, неестественно чувство полета, неестественен этот рассвет и пронзительный вой самолета. А когда-то в калужском селе я увидел поля и дорогу. А
Смирись. Люби меня таким, какой ни есть. Другим не буду. Опять друг друга не щадим, необходимые друг другу. Ты женщина. Ты петь должна у
«Споили нас!» — «Вы сами виноваты!» «Сгноили нас!» — «Вы сами виноваты!» «Растлили нас!» — «Вы сами виноваты!» Так значит, жди возмездья и расплаты.
Пишу не чью-нибудь судьбу — свою от точки и до точки, пускай я буду в каждой строчке подвластен вашему суду. Ну что ж, я
Я на днях случайно прочитал книжку невеликого поэта. Где-то под Ростовом он упал, захлебнулся кровью и не встал и не видел, как пришла победа.
Сколько заботы — вскопать огород, высадить в срок молодую рассаду, снасти наладить, взглянуть в небосвод — в синюю и золотую громаду. Желтою охрой покрасить
Когда погаснет к ночи свет дневной, когда заря уйдет в края иные, — земные сны овладевают мной, бессвязные, случайные, земные… События вершатся наобум, ползут
Не верю, чтобы подошла так быстро жизнь моя к пределу! Опять мытарствует душа и не дает покоя телу. Все гонит по свету… Куда? Зачем
Слева Псков, справа станция Дно, где-то в сторону Старая Русса, — потому-то и сладко и грустно поглядеть на прощанье в окно. В тех краях
Холодный свет, размокший снег и равномерный звон капели — все, что невечный человек навек запомнил с колыбели, все обступило в этот день, нахлынуло, заговорило,
Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия… Где вы, несчастные дети Арбата? Кто виноват? Или Что виновато?.. Жили на дачах и в особняках
Добро должно быть с кулаками. Добро суровым быть должно, чтобы летела шерсть клоками со всех, кто лезет на добро. Добро не жалость и не
Вновь странствуя в отеческом краю, сбирая память по мельчайшим крохам, я, русский человек, осознаю себя как современник всем эпохам. Пускай их тяжесть давит на
Швеция. Стокгольм. Начало мая. День Победы. Наше торжество. Я брожу, еще не понимая в иностранной жизни ничего. Вспоминаю Блока и Толстого, дым войны, дорогу,
Выйду в ночь и на зимнем ветру в окружении темных заборов я такой разговор поведу — самый горький из всех разговоров. Я люблю этот
Погляжу на равнину морскую, на холодную серую гладь и опять о тебе затоскую — а чего о тебе тосковать? Хоть бы малое судно рыбачье
Шепчу, объясняюсь, прощаюсь, — что делать? — не выскажусь всласть. Опять и опять повторяюсь, — какая живучая страсть! Глаза открывая спросонок, услышу в саду