Здесь дом, куда вовеки не войти мне,
и двор, зажатый каменным каре,
направо дверь… Что может быть интимней,
чем полумрак подъезда в сентябре,
когда лучи не достигают окон
и лампочки не светят допоздна,
а если дождь гремит по водостокам,
и вовсе эта лестница темна?
Шагнуть бы в эти сумерки и споро
подняться по ступеням, а затем
нырнуть в знакомый хаос коридора,
где сундуки соседские вдоль стен,
где на крюках висят велосипеды,
салазки загораживают путь,
где было все — и радости, и беды,
которых, к сожаленью, не вернуть,
хоть этот мир до жути узнаваем:
хор перебранки в кухне, визг пилы,
стук молотка, скрипучие полы —
все это было коммунальным раем,
теперь достойным всяческой хулы.
Убогий быт, несчастная эпоха,
но как ее теперь ни назови,
все это было в дни царя Гороха
порой надежд, печалей и любви.
(2 votes, average: 4,00 out of 5)