О нет, мне не забыть готического склепа, Где вы покоитесь в порфире и венце, С руками, на груди скрещенными, в лице С застывшей мыслию,
Стихотворения поэта Майков Аполлон Николаевич
Он — юный полубог, и он — у ног твоих!.. Ты — с лирой у колен — поешь ему свой стих, Он замер, слушая,-
«Ночь светла; в небесном поле Ходит Веспер золотой; Старый дож плывет в гондоле догарессой молодой…» * Занимает догарессу Умной речью дож седой… Слово каждое
Отрывок Бой кипел… Она скакала На коне на вороном — Гордо поднято забрало, С орифламмой и копьем, И везде, где чуть опасно, Уж звенит
Из Bertrand de Born Смело, не потупя взора, Но как праведник, на суд К вам являюсь я, синьора, И скажу одно: вам лгут. Пусть
Он рано уж умел перебирать искусно Свирели скважины; то весело, то грустно Звучала трель его; он пел про плеск ручья, Помоной щедрою убранные поля,
Мы все, блюстители огня на алтаре, Вверху стоящие, что город на горе, Дабы всем виден был; мы, соль земли, мы, свет, Когда голодные толпы
Все, чем когда-то сердце билось В груди поэта, в чем, творя, Его душа испепелилась, Вся в бурях творчества сгоря,- В толпе самодовольной света Встречая
Все готово. Мусикийский Дан сигнал… Сердца дрожат… По арене олимпийской Колесниц помчался ряд… Трепеща, народ и боги Смотрят, сдерживая крик… Шибче, кони быстроноги! Шибче!..
О мысль поэта! ты вольна, Как песня вольной гальционы! В тебе самой твои законы, Сама собою ты стройна! Кто скажет молнии: браздами Не раздирай
Туманом мимо звезд сребристых проплывая И вдруг как дым на месяце сквозясь, Прозрачных облаков разрозненная стая Несется по небу в полночный тихий час… В
Долго ночью вчера я заснуть не могла, Я вставала, окно отворяла… Ночь немая меня и томила, и жгла, Ароматом цветов опьяняла. Только вдруг шелестнули
По городу плач и стенанье… Стучит гробовщик день и ночь… Еще бы ему не работать! Просватал красавицу дочь! Сидит гробовщица за крепом И шьет
Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей, Пусть сеет мелкий дождь или порою град В окошки звякает, рябит и пенит лужи, Пусть сосны черные, качаяся,
Вся в розах — на груди, на легком платье белом, На черных волосах, обвитых жемчугами,- Она покоилась, назад движеньем смелым Откинув голову с открытыми
Точно голубь светлою весною, Ты веселья нежного полна, В первый раз, быть может, всей душою Долго сжатой страсти предана… И меж тем как, музыкою
Грядущих наших дней святая глубина Подобна озеру: блестящими водами Оно покоится; волшебного их сна Не будит ранний ветр, играя с камышами. Пытливый юноша, годов
Из Гете Ах, есть земля, где померанец зреет, Лимон в садах желтеет круглый год; Таким теплом с лазури темной веет, Так скромно мирт, так
Кроет уж лист золотой Влажную землю в лесу… Смело топчу я ногой Вешнюю леса красу. С холоду щеки горят; Любо в лесу мне бежать,
Между мраморных обломков, Посреди сребристой пыли, Однорукий клефтик тешет Мрамор нежный, словно пена, Прибиваемая морем. Мимо девица проходит, Златокудрая, что солнце, Говорит: «Зачем одною
Ласточка примчалась Из-за бела моря, Села и запела: Как, февраль, не злися, Как ты, март, не хмурься, Будь хоть снег, хоть дождик — Все
К юбилею Рафаэля Санцио В светлой греческой одежде, В свежем розовом венке, Ходит юноша по свету С звонкой лирою в руке. Под одеждой кармелиток,
Ты веришь ей, поэт! Ты думаешь, твой гений, Парящий к небу дух и прелесть песнопений Всего дороже ей, всего в тебе святей? Безумец! По
Сад я разбил; там, под сенью развесистых буков, В мраке прохладном, статую воздвиг я Приапу. Он, возделатель мирный садов, охранитель Гротов и рощ, и
Из Мицкевича Скачу, как бешеный, на бешеном коне; Долины, скалы, лес мелькают предо мною, Сменяясь, как волна в потоке за волною… Тем вихрем образов
Люблю, если, тихо к плечу моему головой прислонившись, С любовью ты смотришь, как, очи потупив, я думаю думу, А ты угадать ее хочешь. Невольно,
Будьте, юноши, скромнее! Что за пыл! Чуть стал живее Разговор — душа пиров — Вы и вспыхнули, как порох! Что за крайность в приговорах,
Из Мицкевича Высоко, безмолвно Над полем кровавым Сияет луна; Весь берег — далеко Оружьем и храбрых Телами покрыт! Герои! Им слава И в людях,
Жизнь — достиганье совершенства, И нам победа над собой Едва ль не высшее блаженство В борьбе с ветхозаветной тьмой.
Порывы нежности обуздывать умея, На ласки ты скупа. Всегда собой владея, Лелеешь чувство ты в безмолвии, в тиши, В святилище больной, тоскующей души… Я
Ночь на дворе и мороз. Месяц — два радужных светлых венца вкруг него… По небу словно идет торжество; В келье ж игуменской зрелище скорби
Гармонии стиха божественные тайны Не думай разгадать по книгам мудрецов: У брега сонных вод, один бродя, случайно, Прислушайся душой к шептанью тростников, Дубравы говору;
* * * Из Андрея Шенье Я был еще дитя — она уже прекрасна… Как часто, помню я, с своей улыбкой ясной, Она меня
О трепещущая птичка, Песнь, рожденная в слезах! Что, неловко, знать, у этих Умных критиков в руках? Ты бы им про солнце пела, А они
Стою пред образом Мадонны: Его писал Монах святой, Старинный мастер, не ученый; Видна в нем робость, стиль сухой; Но робость кисти лишь сугубит Величье
Песнь о солнце, по сказаниям Скандинавской Эдды Ночь и буря снежная в пустыне, Вьюги рев неистовый и хохот… Лишь на миг проглянет бледный месяц
Морозит. Снег хрустит. Туманы над полями. Из хижин ранний дым разносится клубами В янтарном зареве пылающих небес. В раздумии глядит на обнаженный лес, На
Из Аполлодора Гностика Дух века ваш кумир: а век ваш — краткий миг. Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность… Безумные! ужель ваш разум не
Буря промчалась, но грозно свинцовое море шумит. Волны, как рать, уходящая с боя, не могут утихнуть И в беспорядке бегут, обгоняя друг друга, Хвастаясь
Возвышенная мысль достойной хочет брони: Богиня строгая — ей нужен пьедестал, И храм, и жертвенник, и лира, и кимвал, И песни сладкие, и волны
Из Гейне Пора, пора за ум мне взяться! Пора отбросить этот вздор, С которым в мир привык являться Я, как напыщенный актер! Смешно все
Встрепенись, взмахни крылами, Торжествуй, о сердце, пой, Что опутано сетями Ты у розы огневой, Что ты в сети к ней попалось, А не в
Весна! выставляется первая рама — И в комнату шум ворвался, И благовест ближнего храма, И говор народа, и стук колеса. Мне в душу повеяло
Лесом частым и дремучим, По тропинкам и по мхам, Ехал всадник, пробираясь К светлым невским берегам. Только вот — рыбачья хата; У реки старик
Голубенький, чистый Подснежник-цветок! А подле сквозистый, Последний снежок… Последние слезы О горе былом И первые грезы О счастье ином.
Глухо мой заступ, о череп ударясь, звенит. Замогильный Гость, выходи-ко! Вокруг тебя панцирь, перчатки и бердыш — Пусть истлевают! Тебя ж отлучу я, о
Хвалами ты свой дух насытил, И мыслишь, внемля торжеству, Что лавр ты Пушкина похитил И им обвил свою главу. А думал Пушкин простодушный, Что
Мерцает по стене заката отблеск рдяный, Как уголь искряся на раме золотой… Мне дорог этот час. Соседка за стеной Садится в сумерки порой за
Один, я погребен пустыней снеговою. Здесь всем моих стихов гармония чужда, И некому над ней задуматься порою, Ей нет ни в чьей душе отзыва
О солнце! твой щит вечным золотом блещет — А море племен здесь клокочет и плещет… Вдали от серебряных рек и ручьев, Там бродит и