Олива, Олива, Олива! Тяжелые ветви вздымая, Она не стоит молчаливо — Она ведь не глухонемая! Конечно, Какое-то в мире Творится неблагополучье, И слышатся шумы
Стихотворения поэта Мартынов Леонид Николаевич
В отдаленье, Как во время оно, Крылись чьи-то дачи, не близки. Где-то что-то крикнула ворона… Есть такие темные лески. На стволах змеились,- я прочел
Как все это случилось, в самом деле? Двадцатый век, с чего он начался? Мелели реки, и леса редели… Но в сизые от дыма небеса
О годовщины, Годовщины, Былые дни! Былые дни, как исполины, Встают они! Мы этих дней не позабыли, Горим огнем Тех дней, в которые мы жили
Художник Писал свою дочь, Но она, Как лунная ночь, Уплыла с полотна. Хотел написать он Своих сыновей, Но вышли сады, А в садах —
Мне кажется, что я воскрес Я жил. Я звался Геркулес. Три тысячи пудов я весил С корнями вырывал я лес. Рукой тянулся до небес.
Звонят в Елоховском соборе. И это значит — понимай, Что вслед за пасхой очень вскоре Придет весенний праздник Май. А эта девочка на рынке
Идут Во мрак забвения понуро Все те, кто крови проливали реки, Калифы, жгущие библиотеки, И Торквемад зловещие фигуры. И чванятся, пожалуй, лишь Тимуры: Мол,
Жалко, что кончается Старая тетрадь. Но не огорчается: Трать бумагу, трать! Только бы унылыми Буквами не врать Черными чернилами В белую тетрадь.
Короче, Короче, короче! Прошу тебя, не тяни. Короче становятся ночи. Но будут короче и дни. Все сроки Отныне короче И каждый намеченный путь. И
Вода Благоволила Литься! Она Блистала Столь чиста, Что — ни напиться, Ни умыться, И это было неспроста. Ей Не хватало Ивы, тала И горечи
И вот В ночном Людском потоке Мою дорогу пересек Седой какой-то, и высокий, И незнакомый человек. Застыл он У подножья зданья, На архитектора похож,
Весна ли, Оттепель ли просто — Еще не понимаем сами, Но трескается льда короста, И благостными голосами О чем-то хорошо знакомом Поет капель, и
Что, Алеша, Знаю я о Роне, Что я знаю о Виссарионе, О создателе пяти симфоний, Славных опер и квартетов струнных? Мне мерещатся На снежном
Надоело! Хватит! Откажусь Помнить все негодное и злое — Сброшу с плеч воспоминаний груз И предам забвению былое. Сбросил! И от сердца отлегло, И,
Я думаю О Рерихе, О том, как он попал Проездом из Америки в Гоа и Каракал Путем, судьбой измеренным, в Москву на тридцать дней,
Теперь, Когда столь много новых книг И многому идет переоценка, Я как-то заново прочел дневник Шевченко. И увидел я Шевченко — Великого упрямца, хитреца,
Не будь Увядшим гладиолусом, Все ниже голову клоня, Не говори упавшим голосом, Что это все из-за меня. Я силищей такой могучею Не помышляю обладать,
По мненью бедноты, Мы — богачи: У нас все сказки делаются былью И вообще что хочешь получи,- Нам вручены ключи от изобилья. По мненью
О, если бы писали мы О том лишь, что доподлинно известно,- Подумайте, о трезвые умы, Как было бы читать неинтересно! Не думал бы Колумб,