Во время оно богатеи,
раскошелясь наверняка,
раз в год, на пасху, для затеи
в загоне ставили быка.
Народ глядел — и дыбом волос,
но не смотреть уже нельзя.
Сопит, зверея, лютый порос,
рогами гнутыми грозя.
Блестят уверенно и сыто
его упругие бока,
его тяжелое копыто
бросает землю в облака.
И коль увидишь, вспомнишь после
и вспомнишь, может быть, не раз —
его разгневанные ноздри,
его налитый кровью глаз.
Но дар за бой с быком — богатый,
звенят рубли и медяки,
кричит задорливо глашатай:
— Эй, выходите, мужики!
Эй, мир честной, тряхни портками!
А жисть! А жисть — не дорога!
Ну! Кто же гольными руками
быка ухватит за рога!
…Хлебнув настойной браги ковшик,
живы свидетели — не вру,
мой буйный дед Кузьма Машковцев
шел на потешную игру.
Как будто бог спасет от смерти,
а не могутная рука,
крестился дед и лез под жерди,
хватая зверя за рога.
Не знаю, было ль в том искусство,
но говорили старики,
что в кой-то миг с утробным хрустом
ломались бычьи позвонки.
И падал порос грозный с ревом
под крик толпы и лай собак.
А дед, не вымолвив ни слова,
сгребал рубли и шел в кабак.
Буянил дед, глуша сивуху,
но вера в нем жила не зря,
что он еще, собравшись духом,
тряхнет когда-нибудь царя.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)