Мой холодильник опустел, как дом,
в нем ни колбас, ни сыра и ни пива.
Боюсь, что даже холоду тоскливо
и даже темноте пустынно в нем.
А было время: меж хвостов угрей
в капусте красной чесноки дремали.
В нем, как народы, сосуществовали
плоды земли и лакомства людей.
Презрев сословность, кастовость и род,
не этажу, а передышке рады,
к ветчинам плотно жались карбонады,
царил внизу рыбец — их антипод.
И, не соединенные пока,
с жирами не ведя переговоры,
сушили миротворческие поры
посланцы углевода и белка.
А я — владыка их и господин,
еще не торопился хлопать дверцей.
Я терпеливо ждал единоверцев,
чтоб насладиться жизнью не один.
И отстучали женщин каблучки,
и голоса друзей угомонились,
и те, кто виноваты — повинились.
И вновь пусты и сети и сачки.
Но в складках остывающей души
над магмой несмирившегося плена
горчит полынью страсти тень Гогена.
И мы, глядишь, еще пошебаршим.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)