Съезжалися гости на виллу, на бал, Под виллой внизу океан бушевал. На вилле, как звезды, горели огни, Под виллой чернели утесы одни. Был грозен
Стихотворения поэта Морозов Николай Александрович
Где это было? Когда это было? Или случилось во сне? Или все это мечта породила? Кто так писал на стене? «Комнатки наши — пчелиные
Там, средь движенья Вечных систем мировых, Нет треволненья Бурь и страданий земных. Здесь же народы, Вечно в цепях и крови, Ищут свободы, Правды, добра
Полна участья и привета Среди безмолвия и тьмы, Она сошла, как ангел света, Под своды мрачные тюрьмы. Была чарующая сила В душе прекрасной и
Много лет Прожил свет, Одряхлев при этом. Глух и стар Стал Пиндар И запел поэтам: «Мой адепт! Вот рецепт Звучного искусства: Нужно вам Мысли
Я врагами в тюрьме погребен, Но живу все еще год от году… В дни тяжелой борьбы за свободу Было время моих похорон. За железной
Искал он к правде путь далекий В юдоли лжи и пошлых дел. Его окутал мрак глубокий, А с неба светоч не горел. Но в
Как будто в волшебном, таинственном сне Несется минут бесконечность, Рождает их Вечность в своей глубине И вновь поглощает их Вечность. Он в Вечности был
Печальный день… В душе уныло… Один брожу по лесу я. Безмолвен ум, и слабы силы… Пойду и сяду у ручья… Там я любил глядеть
Вот и рассвет над землей занимается; Бледно алеет восток… В облачной дымке заря загорается, Птица ночная в трущобы скрывается, Звери уходят с дорог. Вот
Милый друг, безумно смелый, Честный и живой, Быстро время пролетело Наших встреч с тобой! Если я к тебе, бывало, Мрачный приходил И, подавленный, усталый,
Струйка журчала Серой скале: Я уж устала Течь по земле. Встречу я вскоре Берег родной, Близко уж море, Близок покой. С ним я рассталась
Полно убиваться! Полно тосковать! Пусть снега кружатся Под окном опять, Пусть метель ссыпает Горы у ворот, — Летом все растает, И снега, и лед!
Безоблачно мое сегодня настроенье.. Безоблачна небес глубоких синева… Я чувствую земли могучее движенье, Я чувствую умов великое волненье, И рвутся из души счастливые слова:
Моих стихов невнятны звуки Живущим тускло в наши дни: В них мир таинственной науки, В них неба вечные огни. Мои слова — иероглифы: Их
Ксане Как дивно хорошо в сияньи зимней ночи! Как звезды яркие мерцают в вышине! Блестят по всей земле снежинок нежных очи, И море Ясности
В долгой, тяжелой разлуке Целые годы прошли; Горя, страданья и муки Много они принесли… Стал я о воле смутнее Помнить, как будто о сне…
Под мрачной тенью бастиона, За дверью кельи крепостной, Где нет ни света, ни закона, Ждал казни узник молодой. Коптела лампа, догорая, Чернели тени по
Все тихо. Небесных светил мириады Мерцают в лазурной дали. Широкою тенью легли По Волге прибрежных обрывов громады… В равнинах и звери, и птицы, и
В глубине небес безбрежной Даль светла и хороша, И полна любовью нежной Мира вольная душа. Бесконечным обаяньем Веет тихий лунный свет, Звезды трепетным мерцаньем
Скованы цепи… Кто же их будет носить? Взятый ли в степи Беглый, уставший бродить? Вор ли, грабитель, Схваченный ночью глухой? Или служитель Братства идеи
Голые стены, тюремные думы, Как вы унылы, темны и угрюмы!.. Скверно в неволе без дела лежать, Целые годы о воле мечтать… Все здесь так
Проклятие! Пиши стихи в тюрьме, Когда на воле ждет не слово — дело! Да, жить одной мечтою надоело… Бесплодно бьется мысль в моем уме…
Некуда деться от муки и боли!.. Порча какая случилася, что ли, Желчь ли во мне разлилась в эту ночь, — Право, не знаю! Но
Пусть наш привет твои невзгоды, О милый друг мой, облегчит! Пусть пролетит сквозь эти своды И светлым ангелом свободы Тебя в темнице посетит! И
Посвящено Вере Фигнер при увозе ее из Шлиссельбургской крепости Пусть, мой друг дорогой, будет счастлив твой путь И судьба твоя будет светлей! Пусть удастся
Внизу спустился сон над каждою былинкой, Вверху вершины лип задумались во мгле, Лишь мы с тобой идем заглохнувшей тропинкой И все нам говорит о
Сгинули силы… Тускло сияние дня… Холод могилы Обнял, как саван, меня… Те же все стены, Тяжесть тупая в уме, Нет перемены! Глухо и душно
Памяти дуврских утесов Море бушует, и воет, и плещет, Волны грохочут и бьют мне в глаза, Сердце же рвется, стучит и трепещет, Мысль то
Под законами Панургскими За стенами Шлиссельбургскими Жил астролог в одиночестве И молил он о пророчестве О себе и об отечестве И о целом человечестве.
В мире вечного движенья, В превращеньях вещества, Возникают на мгновенья Все живые существа. Но, возникнув на мгновенье, Знать уж хочет существо: В чем же
И вот опять она, Россия… Опять и церкви, и кресты, И снова вижу на пути я Следы старинной нищеты. Опять жандармские ливреи Цветами яркими
На нивах кругом наливается колос, А издали слышатся звуки войны: Мне чудится в мире пророческий голос, Которым и воздух, и рощи полны. «Сражайтесь, сражайтесь,
Комнатки, точно пчелиные соты, Стройно и плотно, рядами, стоят; Люди в них тихо, без дел и заботы, Словно личинки в тех сотах, сидят. Самою
Посвящается Н. А. С. Когда для большего порядка На бедной родине моей Я от полиции украдкой Переселюся в мир теней, Друзья! Мой прах похороните
Мы умираем только для других. О смерти собственной умерший не узнает. Ушел он в новый путь, он мертв лишь для живых, Для тех, кого
Из Фраскатти в старый Рим Вышел Петр-Астролог. Свод небес висел над ним, Будто черный полог. Он глядел туда, во тьму, Со своей равнины, И
(В нижнем этаже шлиссельбургских камер) Я в камере моей — как в лондонском тоннеле, Где мощная река несется в вышине. Безмолвно целый день лежу
С серого неба, где туч покрывало Низко спустилось над кровлей тюрьмы, Тихо ко мне на рукав ты упала, Вестница близкой зимы. Где ты, снежинка,
На темном небосклоне Недвижна, как всегда, Горит на звездном фоне Полярная звезда. В пути по дальним странам Она для нас — маяк, Ее над
Приумолкла тюрьма, Всюду тишь и покой… И царит над землей Полусвет, полутьма. Что-то мрачно глядит Нынче келья моя… Хоть послушаю я, Громко ль сердце
П. С. Поливанову Когда овладеет душою печаль, Ты вспомни, что скрыта грядущего даль В тумане от нашего взора, Что жизнь наша часто страдании полна,
Поезд несется. Пригорки мелькают. Дальние елки вперед забегают, Ближние быстро назад отстают. Мчатся, вертятся поля и равнины, Снова минувшего детства картины В памяти, словно
Могучее слово Во мгле прозябанья Свет истины новей Приносит в сознанье Немого раба. По гордую силу, И твердую волю, И мощь — до могилы