В те дни, когда нам было ново
Значенье правды и добра
И обличительное слово
Лилось из каждого пера;
Когда Россия с умиленьем
Внимала звукам Щедрина
И рассуждала с увлеченьем,
Полезна палка иль вредна;
Когда возгласы раздавались,
Чтоб за людей считать жидов,
И мужики освобождались,
И вред был сознан откупов;
Когда Громека с силой адской
Все о полиции писал;
Когда в газетах Вышнеградский
Нас бескорыстьем восхищал;
Когда мы гласностью карали
Злодеев, скрыв их имена,
И гордо миру возвещали,
Что мы восстали ото сна;
Когда для Руси в школе Сэя
Открылся счастья идеал
И лишь издатель «Атенея»
Искусства светоч возжигал;
В те дни, исполнен скептицизма.
Злой дух какой-то нам предстал
И новым именем трюизма
Святыню нашу запятнал.
Не знал он ничего Святого:
Громекой не был увлечен,
Не оценил комедий Львова,
Не верил Кокореву он.
Не верил он экономистам,
Проценты ростом называл
И мефистофелевским свистом
Статьи Вернадского встречал.
Не верил он, что нужен гений,
Чтобы разумный дать ответ,
Среди серьезных наших прений, —
Нужна ли грамотность иль нет…
Он хохотал, как мы решали,
Чтоб мужика не барин сек,
И как гуманно утверждали,
Что жид есть тоже человек.
Сонм благородных протестантов
Он умиленно не почтил
И даже братьев Милеантов
Своей насмешкой оскорбил.
Не оценил он Розенгейма,
Растопчину он осмеял,
На все возвышенное клейма
Какой-то пошлости он клал.
Весь наш прогресс, всю нашу гласность,
Гром обличительных статей,
И публицистов наших страстность,
И даже самый «Атеней», —
Все жертвой грубого глумленья
Соделал желчный этот бес,
Бес отрицанья, бес сомненья,
Бес, отвергающий прогресс.
Конрад Лилиеншвагер
(1 votes, average: 5,00 out of 5)