Взовьется занавес пред жадными глазами
Ликующей толпы, под звуки голосов,
Под гимн, несущийся воздушными волнами
Над морем света и голов,
И стихнет вдруг толпа, и, по бессмертной воле
Бессмертного творца, раскроется пред ней
Мир темных образов в позорном ореоле
Гнетущей пошлости своей.
И вечер пролетит, и вслед за стройным рядом
Картин, где жизнь кипит могучею струей,
Предстанет сам поэт с его глубоким взглядом,
С его улыбкою больной.
И смех, сквозь дымку слез, над вечной нашей ложью
Как-будто содрогнет лица его черты;
И хлынут к мрамора холодному подножью
Стихи, и лавры, и цветы.
Но мчится мысль моя от праздничной тревоги
К тому, кому теперь раздастся гром похвал:
Он был себе судья неумолимо-строгий,
Он в муках каждый штрих рождал.
За каждый перл венца платя своею кровью,
Всю душу в творчество он набожно вложил;
Он весь горел одной великою любовью,
Одною жаждой правды жил.
Сорвав густой покров с душевной нашей гнили,
Он к новой жизни звал, карая старый грех;
Но мы в беспечную забаву обратили
Его проникновенный смех.
Мы любим повторять чудесные страницы,
Но чужд нам их призыв вступить на путь иной.
Вложили ль мы в себя хоть жалкие крупицы
Горячей проповеди той?
Сроднившись с душной мглой, мы не могли полвека
Пойти наперекор бессмысленной судьбе,
Чтоб разбудить в себе живого человека,
Чтоб свет любви зажечь в себе!
Все тот же мрак и мерзость запустенья…
Все так же ждем, с безвыходной тоской,
Когда же сменится, под солнцем возрожденья,
Русь мертвых душ на Русь души живой?!..
(1 votes, average: 5,00 out of 5)