Сыну Ивану Где февраль свистел и ветрами сыпал, по чужим углам мы скитались с сыном, по чужим углам, по чужим полатям — и чужие
Стихотворения поэта Попов Борис Емельянович
Сомкнулись берега, столкнулись рубежи. Ты в образе врага еще недавно жил. И в образе врага глядишь из-под руки. …Сомкнулись берега — вы больше не
Льет дождь. Небо мглою обложено. Промыленны мглистым дождем тропинки в саду унавоженном и ветер к земле пригвожден. Печален аквариум осени. Но что ты там
На кухне или в кабинете, создав свой маленький уют, — пиши, покуда не заметят, пиши, пока не заметут! Пиши, писатель, делай дело, работай с
А в этом сентябре, а в этом сентябре — И ночи холодны, и дни тихи, предзимни. Закатная заря, как кровь на серебре Иль на
Когда огни домов потухнут, И ночь завалится в кювет, Я проберусь в пустую кухню И принесу настольный свет. О, давних весен одержимость, Приливы лени
Туч полночных куски и разливы, неустанные смены теней ничего не навеют счастливым — одиноким все в мире видней! Оглянусь, никого не замечу и пойду,
Черный волос твой жесткий подморожен судьбой. На любом перекрестке нас видали с тобой. Год тобою отмечен, поделен на двоих. Опусти мне на плечи тени
Часы незаведенные пошли, и к полночи почти, явивши милость, в кувшине без воды и без земли вдруг роза расцвела и раздвоилась. И тени, приседая
Телеграфные новости дня: план на грани перевыполненья, пуск конвертера, всплески огня, нефтяные фонтаны Тюмени. Амплитуда предпраздничных тем. Из-под спуда восставшие тени. Испытания новых систем
Вот и дождь идет. За окном туманно, как всегда, дает комбинат сверх плана. И кряхтит-пыхтит, в мокрой тьме по пояс, пассажирский твой да не
Все мешает жить. И шорох ветра, и больной листвы, спрятавшийся в норах ворох, и прошедший в разговорах вечер. Все мешает жить, увы. Все мешает
Прокручивая медленнее, глуше тьмы колесо, Аполлинер, от ревности опухший, пьет с Пикассо. Лиловый ветер борется с террасой, встает рассвет. Аполлинер берет свою кирасу и
В небо глядит молодая, красивая мама моя, Александра Васильевна, волос в платок убирая рукой. Гуси летят над высокой Россиею. Мама, накинь свою кофточку синюю
..Та девочка Руфиною звалась. И проживала рядом, за Степною. Не помню всех подробностей, но власть она всегда имела надо мною и всю ее использовала
О. Чухонцеву Тяжелая, закрученная осень. Магнитных бурь безумный перепад. Октябрь-косарь листву с деревьев косит и сваливает метко у оград. Мерцая потаенными огнями, проносятся, визжа
С тобою шли мы вечером, и вот возник тогда серебряный, хрустальный, мгновенный, словно снимок моментальный, скользящий дождь. И у чужих ворот расцвел любви цветок
1 Когда погода меняется несколько раз на дню и в голову лезут суицидальные мысли — все корабли в океанах идут ко дну и самолеты
В этот город мгновенный, с железным и жестким лицом — я вернусь непременно и мужем уже, и отцом. Где усталые трубы свой пар выпускают,
Не увижу уже я того пустыря и теленка на привязи я не увижу потому, что тускнеет и гаснет заря, и закат опускается ниже и
Миграции семей, крушенье поездов, Озноб озонных дыр, Закат, сверженье лета — Как это все пришлось! Где отчее гнездо? Тебе легко светить. Мне не хватает
Ну что же, достукался, друг дорогой? Доволен свободой окольной? Берешь сигарету спокойной рукой и спичку доносишь спокойно? Ты все ли узлы разрубил-распорол, обрел ли
Вот стою я у низких ворот. От мороза ломаются спички. Видно, время берет в оборот Злых и слабых по хитрой привычке. Боже мой, как
…И выходит нам доля такая, и такой достается уют — где небесные реки сверкают и подземные луны текут. Моют волосы женщины наши и глядятся
На кухне или в кабинете, Создав свой маленький уют — Пиши, покуда не заметят, Пиши, пока не заметут. Пиши, писатель, делай дело, Работай с
…и некуда бежать… О. М. Опять зима свои простынки расстелила, и человек — не Бог, не царь и не герой, и некуда бежать от
Оставим, прославим последний барак — как память о яростной были! Здесь жили и пели, кричали ‘Ура!’, росли, ревновали, любили. Оставим барак, и спасибо ему
Проснусь или вновь засну я, продолжу, продлю полет — ошую и одесную упрямая жизнь поет. Налево или направо, лишь только взгляни — везде: то
Играть влюбленного легко. И нету риска — когда и старость далеко и юность близко. Играть влюбленного пустяк, забава, шалость… А получилось все не так,
Много хлопот у женщины сорока лет: встать чуть пораньше, подкраситься, к сроку сварить обед. Мужа воспитывать, дочку любить и ждать. Ах, эта ссорная сорокалетняя
…Она не понимает ничего. Вот — думает — все просто и понятно: Когда вокруг и около черно — То это ночь. И это неприятно.
Она любила спать. И не вина ее, что она часто засыпала у недозатворенного окна над книгой без конца и без начала. Мерещится мне, что
Я назвал себя поэтом… Было дело, было дело! Кровь шумела у мальчишки, дождик шлепал по плечу. А теперь плачу за это и смешно, и
У больничных берез нет апреля. Начинается с мая весна. Светит солнце, да только не греет сквозь закрытую створку окна. У больничных берез нет апреля.
Прижавшись к моему плечу, под утро Заснула чужемужняя жена. И пусть глупцы злорадствуют, а мудрым Другая правда-истина нужна. Но все-таки, как быстро холодает! И
Не время нам глядеть назад — Пора возделывать свой сад. Не причитая, не скуля — Полоть, поить, кормить поля. Уж годы холодом грозят —
В этом грустном краю постесняешься вслух рассмеяться — за придурка сочтут или попросту за подлеца. В этом грустном краю, в государстве стальных декораций, —
Воздушный, нищий шарик из копоти и гари, бетона и стекла. Ночной центральный рынок, аквариум без рыбок — пустует досветла. Лишь реют тени, тени сомнамбул,
Я на кухне сижу при свете. Полвторого уже. Спит Бог два столетья. И дремлют дети, забираясь в его чертог. Спят кастрюли, тарелки, чашки, подстаканники
И неохота выйти за порог, пальто накинуть, наскоро обуться. И посреди всех четырех дорог обдумать смысл трех славных революций. У нас зима. И утренний
Последние закаты лета. Приметы первых холодов. И на асфальте непрогретом следов не видно от подков. Но пишется немая повесть, где на границе снов сошлись
Поздней ночью, один выходя из кинотеатра, надышавшись вволю заморским цветным пейзажем — уношу с собой только взгляд из немого кадра, прячу в память и
Колодец ночи нем и глух, глубок и влажен. Пусть тополиный тонкий пух на плечи ляжет, на плечи нежные твои… Прощай, Руфина! Отпели наши соловьи
Непонятные выверты ночи — стуки, шелесты, шорохи, сны. Те длиннее, а эти короче, те туманны, а эти ясны. Да и сам я, бессонницей мучась
В майский вечер, когда тополя набирают зеленую силу — невозможно красива земля и река безрассудно красива. Охраняем и птиц, и зверей! Но, знакомый мне
Приутихли ветра, задремали, отыскали себе уголок… Только в облачном сером провале тлеет дальней звезды уголек. В эту пору, когда мостовые отзываются даже на взгляд
Страшней фантастики любой простая наша повседневность, где делится любовь на боль и умножается на ревность. И торжествует гений зла, сверхсовременный Мефистофель — чья стать
Кто вы, что вы, зачем вы, куда вы? То в столицы, а то из столиц… То ли денег вам мало, то ль славы, То
Ю. Абазову Человек к человеку спешит, побледнев, — что ведет его? Радость, страдание, гнев? Что он думает — бедный, болезный, больной, претерпевший остуду любви
Жизнь воистину стала стара, Как восточный орнамент ковра, Как лицо ежедневной подруги, Как пожар и удар топора. Утром все повторяется — дрожь Умывания, чай