Я на кухне сижу при свете.
Полвторого уже. Спит Бог
два столетья. И дремлют дети,
забираясь в его чертог.
Спят кастрюли, тарелки, чашки,
подстаканники спят. И лишь
непростиранные рубашки
нарушают сухую тишь.
Капли падают на пол, словно
неотжатая их душа
просит отклика, эха, слова
без бумаги-карандаша.
И, врываясь в мое сознанье,
плачет песня, дрожа в ночи, —
как несбывшееся свиданье,
отпадание, тленье ткани
у горящей еще свечи.
Что ж ты, Господи, с нами сделал —
ты зачем остудил слова?
Почерневшая вся — на белом
наша частная жизнь мертва!
— Это все суета мирская, —
скажет воин, точа клинок.
Но ведь сгибнет волна морская,
если брать без конца песок.
Если вечно на место боли
призывать будет нас поэт,
перестанет быть полем поле,
и устанет быть светом — свет!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)