Был и я недавно молод, Дерзко в зеркало смотрел, Утолял насущный голод, В полдень пил и в полночь пел. И не мучила изжога, Жесткий
Стихотворения поэта Попов Борис Емельянович
…И рвется вдруг струна, И солнце вдруг заходит, И меткая стрела Вдруг цель свою обходит. И белый молочай Вдруг брызжет черным соком. И слезы
Это значит — я был И несчастлив, и счастлив чертовски. И сюда приходил, И садился на мокрые доски. И следил за волной, Отдающей смолой
А. Павлову …На дома и крыши поглядишь ты — Не найдешь родного этажа. Послеснегопадное затишье, Как похмелье после кутежа. Послеснегопадное молчанье, Тишина, прилипшая к
Что моря ночная пучина и молний летучие снасти, когда невзначай, беспричинно тоскуется просто о счастье? Что леса веселое чудо и трав корневое усердье, когда
С. Гладковой Девяносто третий год Набирает новый код. А у нас с тобой непруха — Утираем только пот. Ничего иного нет. Ветер дует. Гаснет
Уже за шторами черно. И день минувший поминая, Не понимаю ничего, Я ничего не понимаю. И все не то, и ты не та. Под
В поезде, на верхней полке, вечера и ночи долги — полка — это не кровать. В общей камере вагона дух не очень благовонный, но
Е. Терлецкому Замедленная раскадровка августа — воспоминание, напоминание, письмо туманное без подписи, без адреса, без обращения и знаков препинания. Окно распахнутое, горн и горло
И. Бродскому Петух кричит, собака лает, Костер на площади пылает. Растапливая снег творожный, Расталкивается век тревожный. И за амбарами амбары Теснят пространство. Где гитары,
Ванюше Ночь сдвинула столы и стулья, Распотрошила сундуки, Поставила на карауле Взвод звезд у рощи и реки. К зарнице подмешав водицы, Приправила дымком сады.
Ты переплыл сто рек, сто верст прошел по снегу. И — сильный человек — знал цену человеку. — Ну что там звездный плес! Ты
Ничего не имеет значения, кроме этого утра и вечера, кроме шумного столоверчения, когда вроде вертеться и нечему. Ничего не имеет значения. Заменяются главы, названия.
Предощущение осени. Крах звонкого зноя. Сонное на предзакатных ветрах солнце сквозное. Предощущение осени… Грусть, но и отрада. Как я еще до тебя доберусь, пульс
То веселье, то грусть — перевертыши духа и тела… В телевизор уткнусь — это тоже хорошее дело. Что по первой у нас? А у
Ты расписался на стенах рейхстага. …Худо ли, бедно — он расписался на стенах барака в полдень победный. Вот и сошлись ваши росчерки вместе в
Стук поездов нагоняет на сердце кручину — спится — не спится, томит меня холод иль зной. Господи боже, хоть ты объясни мне причину —
Мхом зарастает овраг. Накипь весенняя тает. Другом становится враг, если друзей не хватает. Жизни гремучую смесь пей и на долю не сетуй! Все хорошо
Оставляю на завтра тетради и карандаши, пьяный натиск азарта и трезвые слезы души. Оставляю усталость, постылую логику дня… Слава Богу, осталась ночь в запасе
…И тогда, и тогда, в кровь кусая Обожженное жаждой струпье, Я промолвлю: Сестрица косая, Все, что было — то было мое! Все, что было
Не хватает дыхания, в горле сипит пустота. Не хватает любви, не хватает надежды и веры. Распускаются листья и пчелы гудят у куста, и зовет
Н. Семик Все в мире просто и непросто — расчисли или разложи. Художница не вышла ростом, зато глаза ее рыжи! Зато движения серьезны, когда
Размышляя о прожитых днях — ибо к этому клонится осень — в трех бы я подзапутался пнях, не считая березок и сосен. Что припомнить
Тени четче и четче Подступают к окну. Ночь уходит, как летчик К небесам, в глубину. Растекаются лужи. И в ожившем дому Никому я не
Весь этот ужас жизни шаткой, непонимаемой почти, все эти будки и площадки, и переходы, и пути, и затрапезные невесты, и бесполезные друзья… А мне
В нечаянной проснешься темноте, перемогая жизнь свою, как милость. А за окном дома уже не те и вроде бы как власть переменилась. И наяву
Когда дневной утихнет гомон, Когда вечерний гул спадет — Притягивая небосвод, Устало замирает город. По окнам каменных домов Бегут прерывистые тени. И только слышится
Так нервно улыбается тоска, так робко подбирается разлука, так, хлесткая, у самого виска стрела летит из дружеского лука. Так день спешит, преображаясь в ночь,
Встречай теперь закаты и рассветы, боль и тревогу в сердце затая. …Вся растеклась по белому по свету большая непутевая семья. А помню привередливые свары,
Ночь сильна еще и высока, влажным трепетом веет от вод… Мои окна глядят на закат. Твои окна глядят на восход. И приходит который уж
Таянье снегов, водостоянье, доски через лужи, кирпичи, в синеву взлетающие зданья, вороны, сороки и грачи. И порозовевшие юницы, и простоволосые юнцы — голуби, голубки,
С. Гладковой Все выйдет так, как я уже сказал. Придвинется полуночный вокзал Ко всем, кто опоздал на скорый поезд, Но лавки будут заняты. И
С тех пор воды утекло так много. И душа почти отсеклась от тела. И дорога в гору пошла отлого, и сама гора, погрузнев, осела.
Я так к тебе привык, что позабыл однажды — и собственный язык, и собственную жажду. Все превратилось в миф. Одно осталось былью — твой
Вот и жизнь почти что пролетела. Только дела нету никому — Как она гудела и лютела, Спотыкалась, плакала во тьму. Осторожно и неосторожно Я
Написанное при свече стихотворение, Плывущее, оплывшее пространство, Отмеренное темой, тьмой, горением И, попросту сказать, непостоянством. Что делать? Отключилось электричество, Как и вода горячая… И
Красный стяг над Рейхстагом И над площадью Красной, Разным меченый знаком В измерении разном. Ты над миром полвека Нависал, словно туча, Подавив человека Своим
И ты уйдешь, и я уйду, отец — Жизнь и любовь сплошное расставание. Исхоженные из конца в конец, Останутся меж нами расстояния. Позорны пограничные
Ночью всем, кто не забыт, слышен даже самый дальний — и счастливый и печальный — шепот страсти и обид. Ночью дальше звук летит. Поезда
Дорога прячется во тьме. Без света путь не путь. И дело движется к зиме, и надо б отдохнуть. Просторы, пропасти, туман, ночной магнит огня…
Здесь, в девятиэтажке с видом на сумасшедший дом — во поле, где ромашки над заводским прудом салютуют выбросам коксовых батарей — трудно нормальным выбраться
…Теперь и я не узнаю Кузнецкий Мост, Пушкинскую площадь. Дальше — хуже. Уже не вспомнить, где и Павелецкий Вокзал орал: дождь, слякоть, снег и
Зоя Гавриловна, медсестра, раньше работала в столовой завода — и по-особому, значит, добра. Маясь и все проклиная с утра, шваброй выбрасывает из ведра мутную,
Написав слово ‘ветер’, окно отвори и замри — вот он, ветер: живой, настоящий и точный. От вечерней зари и до утренней самой зари бьется
…и гроза прошумела, прошла, пыль сшибла, и не спал я всю ночь, вспоминая тебя гибло, и простился в жару с неотцветшим, большим миром и
Н. …И меня страшит ночами Стук колес, верховный свет — Это грозное молчанье Той любви, которой нет. И меня пытает век мой, Гонит зависть
…И зачем ты горбился, ломался, оставался с премией и без, обвинял и сам же обвинялся — ветеран и член КПСС? Стройки строил новые и
Наслушался, наговорился, устал и серым, и скучным, и сумрачным стал. И больше не верю во всю эту ложь — нет, правду давай, а потом
И пасмурные эти дни, и эти аспидные ночи, и сумасшедшие огни всех поездов чернорабочих. И эта пропасть, эта высь, загадка воска и металла —
В грустной светится оправе Прах семейных фотографий — Скрыт, и скрытен он, и наг. Только лица, лица, лица, — Этот дуется, та злится. Всем