И вот остался ты один. Лишь падает с небес, плывя по шороху гардин, луны тяжелый блеск. Ночь отдыхает за окном. Ушла на юг пурга.
Стихотворения поэта Попов Борис Емельянович
Еще какие были зимы, приобретенья и уроны!.. Ночной звонок необъяснимый вздыхал и плакал, как ребенок. Сугробы плавились на солнце, снежок летел легко и липко.
…А чем же осталось еще дорожить, о чем еще думать и думать? Ну, буду по улицам пыльным кружить худой, сумасшедший, угрюмый! Туда и обратно,
Летний дождь… Он пройдет и оставит только память, воздушный объем, зацелованный щедро устами и осушенный грубым платком. Я приветствую и негодую — видя, как
Понапрасну старается некий казак саблю вырвать из ножен — этот город был славен полвека назад, а теперь он не нужен. Но корытные улицы веры
Диких олив сероватые листья рядом с сиренью. …Что беспокоит вас, практик и мистик, — пятна и тени? Нет — отвечает один — идеалы: нет
Был друг у меня — кишиневский еврей, веселый наследник печальных кровей! Был друг у меня — он теперь далеко. А другу без друга всегда
И. Бродскому Кран подтекает, роняя слезу за слезой. Все холодильники мира включаются разом. Ночь подтекает, роняя звезду за звездой, и подтекает, страдая бессонницей, разум.
Кому и на кого пенять? Куда идти, Иван Сусанин? Сны перестали опьянять Своей красивостью сусальной. И надо б встать уже, но лень В постели
То ветер по крыше, то снег по стеклу, то приступ хандры и мороки… А в эти минуты бегут по стволу весенние сладкие соки. А
Весенний вечер, обморок в час ‘пик’. …Тебя воткнет какой-нибудь верзила, без умысла срывая воротник, в автобус, что не мал, но не резинов. Пошлепает автобус
Мальчики из цехов, девочки из лабораторий, слушатели стихов и заводных историй. Битые мужики — только мигни и свистни — что ни одной строки не
Поселковое смуглое лето. Над поляной резиновый мяч. …Я проспал передачу, а эта — была лучшею из передач! Даже слезы в глазах от досады! Но,
Огородная работа — благородная беда. Соль и злая сладость пота, солнце, воздух и вода. Грабли, вилы и лопаты — ну-ка, кто на что горазд!
Ставлю точку в конце письма, ставлю точку — потому, что пришла зима и уж точно. Баратынский писал «Пиры». Пушкин «Вольность». Ставлю точку в конце
Когда меня не будет, будет дождь. И, стоя на конечной остановке, ты мысленно опять ко мне придешь, испачкав свои новые кроссовки. Когда меня не
В. Цимбалюку Все отпразднованы елки, все помолвки, спеты спевки, оттанцованы танцульки, и осыпались ядреные иголки, и повысохли дареные свистульки. И опасливые страсти поугасли. Только
Не уяснив, где ямб, а где хорей, пойдем гулять вдоль ям и фонарей. Быть может, посреди иных теней нас повстречает новый Назорей. Но вянут
Туфелек тоненький, точный стук — «хочешь», «не хочешь», «хочешь», «не хочешь», — и обрываемой песни звук, и раздираемый атлас ночи. И приходящая тьма, и
Р. Рябиковой Ты столько красного надела, сжигая тело. И вот пришла, как ты хотела, — ночь без предела. А за окном лишь снег летящий,
Я позабыл, что я жил и любил. Не помню — чем же я бредил, кому божился в узких кроватях громоздких комнат. Я позабыл, что
Уж ночь пришла, пустая и неласковая. …Но почему-то поезд мой опаздывает. Опаздывает поезд. Привокзальные огни слезятся, словно свечи сальные. Всю жизнь я сам куда-нибудь
День по-зимнему недлинный. Снег размятый у двора. А у нас сороковины и хлопочут все с утра. Тяжела и неподдельна, беспредельна тишина. Детский стол накрыт
Горючие тучи летят на закат. …Ах, степь нараспашку!.. На круг призовет атаман казака — где конь твой и шашка? Где потом пропахшее, злое седло,
I Четверг сегодня, мокрая простуда Гуляет по дурдомовскому саду. И мой сосед, задумчивый, как Будда, Мечтает о сосульке самосада. И очи долу опускает. Лето
Зной ли июльский, ветер ли, холод, гром — лучше не думать… Певчие птицы смолкли в рощице ближней за грубым рябым бугром, и у ровесников
Уж не взлетят, не всхлипнут соловьи С твоей раскрытой, розовой ладони — Поскольку лишь отсутствие любви Присутствует сегодня в этом доме. И только глупый
Сквозь ангельские всхлипы за плечом Я, видя Бога, но взирая мимо: «Она не виноватая ни в чем!» — Отвечу на вопрос неотвратимый. Она не
Неделю прожили в Москве, Но коротка была неделя — Хоть ливень застывал в листве И шевелился еле-еле. И зелено цвело стекло. И твари всякие
Суббота — уборка, постирка, стряпня. Простая работа Во имя грядущего светлого дня — Суббота, суббота! Суббота, смятение, сонная мгла, Пустяк, позолота, Тетрадь, телевизор, игрушка,
Тот летит куда-то ночью, этот спать идет, а другой рвет письма в клочья, а другая ждет. А последний слишком светел, молод и хорош! …Ветер,
То ли снег идет по жизни, то ли дождик. Все едино, все равно сплошная слякоть. Мягкой замшею протри стекло, художник, и приблизь к окну
Ю. Ильясову Дует ветер осенний, степной. Телевизор гудит за стеной. Чьи-то крики доносятся сбоку, вылетая в окно… Выходной на исходе уже, слава Богу! Звезды
Озверели октябрьские воды. Край скалы выпирает, как кость! Ощущеньем недоброй свободы просквозило мне душу насквозь. Я свободен у этой ревущей, бесприютно бегущей волны. Я
Плыл сизый дым мелодии невнятной, И пеплом музы веяло в окно. И жизнь саму истолковав превратно, Крутилась осень, как веретено. Я и не спал,
Кому везет, тому кричат: ‘Виват!’ А я всегда пред всеми виноват. Лишь я один по улице иду, глаза поднять не смея на ходу. За
Ю. Ильясову Среди ночи является вдруг мой безумный собрат и с безумной улыбкой твердит: ты мне рад иль не рад? Шел я мимо колдобин,
Уставший город тьмою огранен. Бог вилку позабыл воткнуть в розетку. И лишь Орджоникидзевский район роняет с подоконников подсветку. Обнажена тугая тишина — то всплеск,
Теряю сон, вступая в осень. Гляжу в окно. Уже темнеет в семь. И в восемь Уже темно. Теряю сон, считая сроки Ночей и дней
В октябре жутко выйти в город — темень, начинают без повода сразу дрожать колени. Завернешь за угол, вздохнешь: пронесло — и в темя для
На что — скажи мне — жалкое стремленье словами вызывать огонь в крови? Приходит время собирать каменья и избегать объятий и любви. Я думаю,
Приговоренный к смерти рад отсрочке. Он сквозь решетку смотрит на луну, бегущую в седьмую тишину, ведь семь небес открыты в одиночке, а хочется лишь
Мучит бессонница хлеще похмелья, не помогает настойка-трава… Это, наверно, болезнь в самом деле, и медсестрица, наверно, права. Так ведь нельзя, надо спать — мудренее
Окошко глухое, скрипучий диван с обивкою серо-зеленой, ночной, паутинный, обманный туман, чердачный покой пропыленный. То ветер случайный, то поздний гудок, то молнии высверк летучий!
Наслушался, наговорился, устал, И серым, и скучным, и сумрачным стал. И больше не верю во всю эту ложь — Нет, правду давай, а потом
С. Гладковой Я ревную тебя к холодам и к жаре, к перегляду подруг, тяжело, беспричинно. К перекрестному граду, к протяжной заре и к любому
И рубашка золотая износилась, и драчливые осипли петухи. Что же сердцу остается? Только сырость. Только фосфорные, горькие стихи. А на улице погодка, как погудка,
Вид из окна первого этажа — верхняя часть кустов, мокрая, ветровая, звуки детсада, стройки и гаража и перестуки удаляющегося трамвая. Если открыть форточку —