Затихнет лес, слышней беседы птичьи, запахнет вкусно кашей из котла. Пора обедать, и в густой черничник летит плашмя лучковая пила. А трактор, сосны со
Стихотворения поэта Попов Валентин Леонидович
Сижу над коробом грибов, в зубах хвоинка леса. Поэтов тьма, но Пушкин — бог, не бабник, не повеса. То к буйству взлет, то к
И все же нет концов, есть перерывы. В природе все — отливы и приливы. Сгустится вновь, что было временем разъято, вновь из песчинок сплавится
Антону Роговскому Я не дома, я в доме Антона, где старинное все: тоска патефона, худенький стол, фигурный буфет, десяток — другой пожелтевших газет. Да
Дикарь пещер палеолита не мог представить современный город, автобус или телевизор… Так я представить не могу, что будет через тыщу лет, но верю —
То ли я помудрел, то ли я постарел — научился сердцу приказывать, и милей мне молчать, чем рассказывать. Я терпимее сделался к разным речам,
Тела иным телам отдали сок, на озере, где берег в рыжем дыме, бежит волна с нажимом посредине, который век жевать сырой песок. Я ухожу
Углублялось марксизма учение, менделисты ловили мух. Не глухим я был от рождения, но в Крестах обострился слух. Услыхал в одиночке над тумбочкой, как суфлирует
Он знал даже больше, чем сам художник. — Золотое сечение, Зевсов дождик, несамостоятелен тут Веласкес… Он тыкал в бедро Венеры указкой. Я чутко слушал,
Отриньте от меня упреков град, мной к Черной речке двигала не злоба, вы — гений, я — простой кавалергард, но на снегу мы равны
Он по — человечьи сегодня доволен: впервые — из темного стойла на волю. Впервые над ним журавлиные клики, будто скрипят на селе калитки. Впервые
В Олимпии стихи читал поэт, лицо подняв к седому поднебесью. Из глаз его струился смелый свет, но руки — руки были интересней. Они, то
Книг я начитался и печален: Гамлет, Мышкин, Дон-Кихот и Швейк. Кто умен, тот вроде ненормален — странно все ж устроен человек. Скажете: — Сей
Было что-то большое и тревожное, как перелет птиц. Думал: до тебя дотронуться — побывать в мастерской воскресшего Врубеля. И вот сижу рядом, читаю, зеваю.
То буен, как река в ущелье, то утренний стыжусь себя ночного, то за вчерашнее прошу прощенья, то за молчанье, то за сказанное слово. Желаний
Я об этом думаю с волнением, я стараюсь в этом разобраться: самое большое удивление в том, что мы отвыкли удивляться. В самом деле, присмотритесь
Среди транзисторного шума, среди звона мы отвыкаем размышлять уединенно… Но от раздумий, не от междометий, в бессвязном обнаруживаешь связь. И мысль, что негасимо людям
Она плыла, а далее — плыл за окном снежок, и тоненькую талию покачивал смычок. Меня прощала скрипка, что причинял ей боль. С каким надсадным
Вот она — одна стоит на вырубке, в три обхвата ствол с большим дуплом. Если б только леший не был выдумкой — Он бы
Мастер занят, вино презрев, он дымит своей трубкой старой: заказал ему принц барельеф юной жены — Динары. Красотою ее осиян, три недели лепил он