Я видел смерть; она в молчанье села У мирного порогу моего; Я видел гроб; открылась дверь его; Душа, померкнув, охладела… Покину скоро я друзей,
Стихотворения поэта Пушкин Александр Сергеевич
Сомненье, страх, порочную надежду Уже в груди не в силах я хранить; Неверная супруга я Филиппу, И сына я его любить дерзаю!.. Но как
Когда ко граду Константина С тобой, воинственный варяг, Пришла славянская дружина И развила победы стяг, Тогда во славу Руси ратной, Строптиву греку в стыд
Узнают коней ретивых По их выжженным таврам; Узнают парфян кичливых По высоким клобукам; Я любовников счастливых Узнаю по их глазам: В них сияет пламень
Отцы пустынники и жены непорочны, Чтоб сердцем возлетать во области заочны, Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв, Сложили множество божественных молитв; Но
Меж горных стен несется Терек, Волнами точит дикий берег, Клокочет вкруг огромных скал, То здесь, то там дорогу роет, Как зверь живой, ревет и
Цветы последние милей Роскошных первенцев полей. Они унылые мечтанья Живее пробуждают в нас. Так иногда разлуки час Живее сладкого свиданья.
О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье Приветствует мое к блаженству возрожденье, Чья скрытая рука мне крепко руку жмет, Указывает путь и
Когда великое свершалось торжество, И в муках на кресте кончалось божество, Тогда по сторонам животворяща древа Мария-грешница и пресвятая дева, Стояли две жены, В
Над лесистыми брегами, В час вечерней тишины, Шум и песни под шатрами, И огни разложены. Здравствуй, счастливое племя! Узнаю твои костры; Я бы сам
Стамбул гяуры нынче славят, А завтра кованой пятой, Как змия спящего, раздавят И прочь пойдут и так оставят. Стамбул заснул перед бедой. Стамбул отрекся
Ура! в Россию скачет Кочующий деспот. Спаситель горько плачет, За ним и весь народ. Мария в хлопотах Спасителя стращает: «Не плачь, дитя, не плачь,
О бедность! затвердил я наконец Урок твой горький! Чем я заслужил Твое гоненье, властелин враждебный, Довольства враг, суровый сна мутитель?… Что делал я, когда
Что дружба? Легкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор, Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор.
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем, Восторгам чувственным, безумством, исступленьем, Стенаньем, криками вакханки молодой, Когда, виясь в моих объятиях змией, Порывом пылких ласк и
Пред испанкой благородной Двое рыцарей стоят. Оба смело и свободно В очи прямо ей глядят. Блещут оба красотою, Оба сердцем горячи, Оба мощною рукою
В надежде славы и добра Гляжу вперед я без боязни: Начало славных дней Петра Мрачили мятежи и казни. Но правдой он привлек сердца, Но
Счастлив, кто в страсти сам себе Без ужаса признаться смеет; Кого в неведомой судьбе Надежда робкая лелеет: Кого луны туманный луч Ведет в полночи
Чу, пушки грянули! крылатых кораблей Покрылась облаком станица боевая, Корабль вбежал в Неву — и вот среди зыбей Качаясь плавает, как лебедь молодая. Ликует
Любовь одна — веселье жизни хладной, Любовь одна — мучение сердец: Она дарит один лишь миг отрадный, А горестям не виден и конец. Стократ
Когда для смертного умолкнет шумный день И на немые стогны града Полупрозрачная наляжет ночи тень, И сон, дневных трудов награда, В то время для
Глухой глухого звал к суду судьи глухого, Глухой кричал: «Моя им сведена корова!»- «Помилуй,- возопил глухой тому в ответ:- Сей пустошью владел еще покойный
Я думал, сердце позабыло Способность легкую страдать, Я говорил: тому, что было, Уж не бывать! уж не бывать! Прошли восторги, и печали, И легковерные
Ты хочешь, мой наперсник строгой, Боев парнасских судия, Чтоб. . . . . . тревогой . . . . . . . . .
Зачем из облака выходишь, Уединенная луна, И на подушки, сквозь окна, Сиянье тусклое наводишь? Явленьем пасмурным своим Ты будишь грустные мечтанья, Любви напрасные страданья
Мы рождены, мой брат названый, Под одинаковой звездой. Киприда, Феб и Вакх румяный Играли нашею судьбой. Явилися мы рано оба На ипподром, а не
В мои осенние досуги, В те дни, как любо мне писать, Вы мне советуете, други, Рассказ забытый продолжать. Вы говорите справедливо, Что странно, даже
Надеясь на мое презренье, Седой зоил1 меня ругал, И, потеряв уже терпенье, Я эпиграммой отвечал. Укушенный желаньем славы, Теперь, надеясь на ответ, Журнальный шут,
Критон, роскошный гражданин Очаровательных Афин, Во цвете жизни предавался Все упоеньям бытия. Однажды,- слушайте, друзья,- Он по Керамику скитался, И вдруг из рощи вековой
О, если правда, что в ночи, Когда покоятся живые, И с неба лунные лучи Скользят на камни гробовые, О, если правда, что тогда Пустеют
Когда пробил последний счастью час, Когда в слезах над бездной я проснулся И, трепетный, уже в последний раз К руке твоей устами прикоснулся —
Князь Шаликов, газетчик наш печальный, Элегию семье своей читал, А казачок огарок свечки сальной Перед певцом со трепетом держал. Вдруг мальчик наш заплакал, запищал.
Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю: Я смело чувства выражаю, Языком сердца говорю. Его я просто полюбил: Он бодро, честно правит
Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил. Молю святое провиденье: Да
Сквозь волнистые туманы Пробирается луна, На печальные поляны Льет печально свет она. По дороге зимней, скучной Тройка борзая бежит, Колокольчик однозвучный Утомительно гремит. Что-то
Прощай, отшельник бессарабской Лукавый друг души моей — Порадуй же меня не сказочкой арабской, Но русской правдою твоей.
Сводня грустно за столом Карты разлагает. Смотрят барышни кругом, Сводня им гадает: «Три девятки, туз червей И король бубновый — Спор, досада от речей
Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды; Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя — Но потерял я только время,
Чем чаще празднует лицей Свою святую годовщину, Тем робче старый круг друзей В семью стесняется едину, Тем реже он; тем праздник наш В своем
Забыв и рощу и свободу, Невольный чижик надо мной Зерно клюет и брызжет воду, И песнью тешится живой.
Ты мне советуешь, Плетнев любезный, Оставленный роман наш продолжать И строгий век, расчета век железный, Рассказами пустыми угощать. Ты думаешь, что с целию полезной
Не стану я жалеть о розах, Увядших с легкою весной; Мне мил и виноград на лозах, В кистях созревший под горой, Краса моей долины
Поредели, побелели Кудри, честь главы моей, Зубы в деснах ослабели, И потух огонь очей. Сладкой жизни мне немного Провожать осталось дней: Парка счет ведет
Когда так нежно, так сердечно, Так радостно я встретил вас, Вы удивилися, конечно, Досадой хладно воружась. Вечор в счастливом усыпленьи . . . .
Из антологии Лук звенит, стрела трепещет, И, клубясь, издох Пифон; И твой лик победой блещет, Бельведерский Аполлон! Кто ж вступился за Пифона, Кто разбил
Под хладом старости угрюмо угасал Единый из седых орлов Екатерины. В крылах отяжелев, он небо забывал И Пинда острые вершины. В то время ты
В те дни, когда мне были новы Все впечатленья бытия — И взоры дев, и шум дубровы, И ночью пенье соловья,- Когда возвышенные чувства,
Я видел вас, я их читал, Сии прелестные созданья, Где ваши томные мечтанья Боготворят свой идеал. Я пил отраву в вашем взоре, В душой
Гонимый рока самовластьем От пышной далеко Москвы, Я буду вспоминать с участьем То место, где цветете вы. Столичный шум меня тревожит; Всегда в нем
Брожу ли я вдоль улиц шумных, Вхожу ль во многолюдный храм, Сижу ль меж юношей безумных, Я предаюсь моим мечтам. Я говорю: промчатся годы,