Что делать! На дворе такая вот пора: играют в нашу жизнь сегодняшние дети, играют, как всегда играла детвора, вчера, позавчера, во тьме тысячелетий, Вот
Стихотворения поэта Ревич А. М
Здесь в подмосковном сосновом поселке, в кряжистых стенах бревенчатых дач жили бараны и серые волки, рыцари бед, джентльмены удач. Здесь, как повсюду, в те
1 Как этот говор был понятен, и не забылся до сих пор рассветный бормот голубятен, сорок базарный разговор. Что сердцу может быть утешней, когда
Жизнь коротка, и мало совпадений во временах: иной, прожив сто лет, не захлебнется желтизной осенней и роковой не встретит пистолет. Там, в череде забытых
Теперь там больше нет лесов дремучих, но сказано в Писанье, что в лесах Авессалом повис на волосах, запутавшись в дубовых нижних сучьях. Царя Давида
В глубинах моря ледяного совсем недавно и давно тонули мы и тонем снова, и всякий раз — на дно, на дно… Воспоминания о суше
Этот мир, озаренный неоном, город наш, ненадежный приют, где шампанское пьют с самогоном, непотребные песни поют, так поют, что ни складу, ни ладу, только
Как стрела на излете при паденье в траву, забываю о плоти, только в звуке живу, В звуке, в свете, в печали, в том, что
Совсем не трудно гвозди вбить в ладони и промеж ребер засадить копье. Что делать! Зародилось в смертном лоне Его живое тело, как твое, и
Ну вот и все, какая жалость, я жив, я дожил до седин, и все, что вечностью казалось, вдруг оказалось — миг один. Иное знанье
Не так уж робок и напуган, но в полном здравии ума себя очерчиваю кругом, как злополучный Брут Хома, открещиваюсь, но, похоже, напрасный труд, и
Озорная смуглянка Ксантиппа, ну зачем ты влюбилась тогда в молодого кудрявого типа, что разбил твою жизнь навсегда? Всякий раз на дворовые плиты он ступает,
Дали, беленные мелом, мы никогда не покинем, черные птицы на белом видятся в мареве синем, а далеко за пределом край, где раздолье полыням, кашкам,
Это было еще до Второй мировой, до великой войны, до поросших травой и закутанных в дым очертаний. Нам известно теперь, что случилось потом, но
Вкус железной воды из колодца, солнце марта и тающий снег — все, что было, при нас остается, было-сплыло, пребудет вовек. Все, что радостно, все,
И ласточки мелькнувшая стрела над самою водою пролетела, не замочив свистящего крыла, не окропив стремительного тела, над зеленью зеркального пруда вдруг вырвалась на волю
В непогодь самую жуткую не было зябко и жутко, если беспечною шуткою сопровождалась побудка, И сквозь поземку колючую в пешем строю или конном, веря
В то утро все было Шопеном, и капли — о жесть — за окном, и чин в габардине военном, склоненный над синим сукном, тюремная
Тех лет трамвайный перезвон доносится, и все трезвонит отчаявшийся телефон в жилье, где больше никого нет, Где нет ни двери, ни окна, лишь возникают,
Во Флоренции было не жарко, с ветерком, а порою с дождем. То карниз был укрытьем, то арка, то собор, то случайный проем. Распогодится —
На последнем снегу, под последним ранним светом далекого дня оплетенный туманом, как бреднем, он лежит и глядит на меня. Этот пристальный взгляд, как с
Быть может, это в детском сне и, может быть, во время хвори чернел тот Ангел на стене в пернатом аспидном уборе. Грузинского монастыря взошла