Ночлег на геолбазе в Таласском Ала-Тау… Мне возвращает память степной душистый сон. На снежные вершины ложится день усталый, И звезды Казахстана взошли на небосклон.
Стихотворения поэта Рождественский Всеволод Александрович
Когда еще за школьной партой Взгляд отрывал я от страниц, Мне мир казался пестрой картой, Ожившей картой — без границ! В воображении вставали Земель
По ладожским сонным каналам, Из тихвинских чащ и болот Они приплывали, бывало, В наш город, лишь лето придет. Пройдется заря спозаранку По стеклам громад
Городок занесен порошею, Солнце словно костром зажгли, Под пушистой, сыпучей ношею Гнутся сосенки до земли. Воробьи на антеннах весело Расшумелись, усевшись в ряд, И
В суровый год мы сами стали строже, Как темный лес, притихший от дождя, И, как ни странно, кажется, моложе, Все потеряв и сызнова найдя.
Я камешком лежу в ладонях Коктебеля… И вот она плывет, горячая неделя, С полынным запахом в окошке на закат, С ворчанием волны и трескотней
Скрипучий голос, старчески глухой, Тугие складки клетчатого пледа, Очки и взгляд, где горьких дум отстой Приправлен острословьем домоседа. Прозрачная костлявая рука Легла на набалдашнике
Любовь, любовь — загадочное слово, Кто мог бы до конца тебя понять? Всегда во всем старо ты или ново, Томленье духа ты иль благодать?
Когда-то в юности крылатой, Которой сердцу не избыть, Через восходы и закаты С веретена бежала нить. Прошли года, и на страницы Ложится солнце в
Есть стихи лебединой породы, Несгорающим зорям сродни. Пусть над ними проносятся годы,- Снежной свежестью дышат они. Чьи приносят их крылья, откуда? Это тень иль
Друг, Вы слышите, друг, как тяжелое сердце мое, Словно загнанный пес, мокрой шерстью порывисто дышит. Мы молчим, а мороз все крепчает, а руки как
Ах, какая у меня пиала! Всем красавица бокастая взяла. На груди у ней — прохожий, дивись!- Две фаянсовые розы сплелись, И горячие ласкают струи
Она ни петь, ни плакать не умела, Она как птица легкая жила, И, словно птица, маленькое тело, Вздохнув, моим объятьям отдала. Но в горький
В базарной суете, средь толкотни и гама, Где пыль торгашества осела на весы, Мне как-то довелось в унылой куче хлама Найти старинные песочные часы.
Певучим, медленным овалом Пленительно обведена, Встает виденьем небывалым Белее лилии — она. Голубки нежной трепетаньем Ее лицо окаймлено, И вся она — любви сиянье,
На пустом берегу, где прибой неустанно грохочет, Я послание сердца доверил бутылке простой, Чтоб она уплывала в далекие синие ночи, Поднимаясь на гребень и
Зеленая лампа чадит до рассвета, Шуршит корректура, а дым от сигар Над редкой бородкой, над плешью поэта Струит сладковатый неспешный угар. Что жизнь —
Стоит она здесь на излуке, Над рябью забытых озер, И тянет корявые руки В колеблемый зноем простор. В скрипучей старушечьей доле, Надвинув зеленый платок,
Герой Двенадцатого года, Непобедимый партизан, В горячих схватках в честь народа Крутил он вихрем доломан. Гусарской саблею сверкая, Строфу свою рубя сплеча, Он знал,
Мерным грохотом, и звоном, И качаньем невпопад За последним перегоном Ты встаешь в окне вагонном, Просыпаясь, Ленинград! Друг, я ждал тебя немало… В нетерпенье,
Две недели их море трепало… Океана зеленая ртуть То тугою стеною стояла, То скользила в наклонную муть, И скрипучее солнце штурвала Вчетвером не могли
Был полон воздух вспышек искровых, Бежали дни — товарные вагоны, Летели дни. В неистовстве боев, В изодранной шинели и обмотках Мужала Родина — и