Вдоль тянущихся длинно и нелепо кирпичных стен трамвайного депо, вдоль древнего вороньего вертепа (и княжеской усадьбы, a propos, как выразились бы ее владельцы) идешь,
Стихотворения поэта Ряшенцев Юрий Евгеньевич
Ожиданьем душу веселя, вечной славы ждет безумец. Эка! Что такое «вечная Земля»? Комплимент Земле от человека. Если во вселенной без Земли сохранится мысль и
У полдня с вечером пока ничья. Крутой холодный кипяток ручья гремит под окнами. И дикий март хрустит сосульками. И дальний мат, с раскатом ливневым
Очнулась река, всю проспавшая зиму без просыпу. И лед притонувший похож на гнилой поролон. Какой-то вороний пророк по воде — аки посуху. Похоже, что
Я помню эти летние картинки: трассирующий просверк паутинки при первом появлении луча и пурпурный кочан персидской розы, и пламенных бесед метаморфозы в тени плетеной
Ни божества, ни смертного, ни твари не встретишь на ноябрьском тротуаре. А ночь — как дама пик: надежды нет на «тройку» и «семерку» —
Скрипки замирали в нюансах, улыбалася ты… Из Петра Лещенко. Эта жизнь была не мед, но восхищала иногда: выдавала крупный куш при мелких шансах… О,
В нищете, в разоренье, в гнилом городском непотребстве все равно наступает момент, — чаще с первой звездой, — когда хочется Богу спасибо сказать при
Там часовщик поверх усов глядит, молчит: скажи на милость, сломали стрелки у часов, а время не остановилось. И девочка, четвертый год спускающаяся к Майдану,
На склонах движущихся лестниц, пожалованных в чудеса, моих приземистых ровесниц Вам не запомнились глаза? Вот верный шанс на торжество средь юных модниц и прелестниц!
Светлый кобальт вечерней речной воды. Май и расцвел как будто, да вот зачах. Чайки то круто падают, то поды- маются без добычи в кривых
Бежит студент по саду Мандельштама. Как он бежит — уверенно, упрямо! Все группы мышц — в прекрасном единенье. Так отчего в глазах его —
Как объяснить веселую свободу, с какой ушел он? Мертв, но не забыт: причастность к человеческому роду недолгое бессмертие сулит. Как бродит жизнь! Какую битву
Виток золотистого ветра над шапкой из алого фетра. Прекрасна моя одноклассница! И полдень — как будто с иконы. И где-то поют геликоны иль тубы
Сванский напев начинает полет. Будем же счастливы, будем! Птица не плачет. А волк не поет. Вот что даровано людям! Может быть, в сонмище диких
Как жаль, что чиновник несведущ и толст, и нелюбознателен адресный стол в морском городке, и, видать по всему, одно остается — искать самому. В
Я совсем изнемог от бесовских бесед с книгочеем. Захотелось летать — я спустился вдоль сосен к качелям. Лунный окунь плескался в пруду, да известно,
Голубое с палевыми облаками небо русских икон… Это там, на Урале или на Каме. Ухает геликон. И хоронит допившегося соседа преданная родня. И с
По небу что-то странное летело: научно-фантастический фантом! И кто-то мне сказал, что это тело есть лебедь. В это верилось с трудом. Обычное летающее блюдце.
А ценность жизни все виднее, когда с теченьем дней друзья прохладней и вернее, ровесники мудрей. Сильней горчит живая влага, когда осталась треть, и невеселая
Занесло и меня, чуть расслабились власти, в Толедо. Здесь ковались кинжалы с кастильской зари до обеда. И с обеда до ночи кастильской, надменны и
Морской зарей морочил Крым, и зелен был, и розов… «Не надо быть в любви вторым», — сказал один философ, имея между тем ввиду, что
Луврский каталог цветаст и глянцев. Вспомнил зал, в котором, за толпой, скромен среди ярких итальянцев, Леонардо темно-золотой. Если в жилах кровь, а не водица,
В крепком доме, где у всех забота, чтобы был ты счастлив и здоров, страшное предчувствуется что-то: близкое крушение миров. А в какой-нибудь лихой палатке
Ослик, розоватый на закате, пристально уставился в бурьян. Парус, не последний на регате, мельтешит, гордыней обуян. Господи, как ярко и наглядно явлено несходство их
Куда ты подевался, Борька Котов, когда твой прах мы предали земле? Английский мат дворовых полиглотов, полеты рок-певиц на помеле, родные наши Жилин и Костылин,
В пространстве Лувра, Нотр-Дама или другом — не вспомнить мне — я встретил ябеду Адама на старом буйном полотне. Господь гремел, предавшись гневу: —
Уводят Коленьку по летнему двору. Ну, не успел он взять ларек — его уж взяли. Наш участковый — как котлета на пару: пыхтит, пыхтит,
Артист Линьков прошел служебным ходом. Его талант, не признанный народом, готов был волновать и удивлять. И он, со всею щедростью таланта, уже вживался в
Так неожидан был и нов акцент тбилисских воробьев. В сомненье: что за птица? — я наблюдал черты страны, где лица женские скромны, горды мужские
Слава богу, что из нас никто не вправе обозвать немалый век свой черным днем. Мимоходом лишь подумаем о славе, а ни пальцем для нее
Мне сначала хотелось увидеть его. Но потом март науськал прислушаться к птичьему свисту… Если правда, что мальчиком Марк наблюдал за Христом, лишь труднее работалось
Своих бы не узнали брадобреи, что прежде стригли Ямну и Пиррей: ведь златокудры греки и евреи! И грек сегодня черен, и еврей. История обуглила
Выбор ленты сделан. Но пора и знать: глаза у страха-то — узки. Желтый и пунцовый самураи на мосту сойдутся и — в куски! Дереву
Всю прелесть январского моря не помня уже наизусть, я помню, что этой зимой я был счастлив с природой. И пусть, пусть жизнь неразлучна с
Агнец Ивана Жулидова бел, как туман, тихо лежащий за старицей ближе к Уралу. Завтра с рассветом зарежет ягненка Иван… В небе станицы смеркается мало-помалу.
Тяжелы проклятия у грозы, а вот арка радуги так легка. Слюдяное крылышко стрекозы — лишь на миг, а кажется — на века. О, раздумье
Потускнели озера. И солнце к земле охладело. Но внезапный сквозняк предпокровский чарующ, немыслим! Для чего же даровано мне это дикое тело? Для чего —
Я поспорил с веселым буддистом. Он упрямо стоял на своем: дух мой будет счастливым, лучистым, с предыдущим простясь бытием. Я сказал: — Но товарищей
У пегой коровы, похожей на карту Европы, покрытой снегами, такой недоверчивый взгляд. Какие кровавые бойни, какие потопы в коровиной памяти генной живут и грозят?
Мартин Задека, что тебе приснилось, когда ты взялся людям толковать, каким из снов предсказана им милость, а от какого сна несдобровать? Зачем тебе, чтоб