Требуются способные рабочие. Рабочие, способные управлять производством. Вася, вот тормоз – жми, есть газ – газуй. Две пятерни, перелистывающие Пастернака. Извилины, вибрирующие переосмыслить квантовую
Стихотворения поэта Сатуновский Ян
Девушки с голубыми глазами, где вы золото для глаз своих брали? – В церкви: разбазарили образа, разобрали ризы на глаза. – Девушки – чернооки,
Секс-бомба Мэри, высший класс (по-голливудски – «вырви глаз»), феноменально! Экстра-люкс! Схожу в кино и – застрелюсь!
Рассказать вам все? Не сказать ничего? Были два партнера, два монтера в нашу Любку влюблены. Стала Любка тетей Любой, пухлой и беззубой, взрослые дочки
У нас был примус. Бывало, только вспомнишь – он шумит. Там мама возится с кастрюлями и в спешке крышками гремит, и разговаривает сама с
Деревьями не интересуюсь. Наверное, как вы – на их стволы и листья – я смотрю на вас самих. Удачно. То есть, до того удачно
Не говорите мне, не врите, не в ритме дело, и не в рифме, а в том, что втравленное с детства в мозг и кровь
Все убито тишиной. Закинувшись навзничь. Синяя кровь лежит в его бороде. Как кусок свинца. Благословен Бог Израиля избравший нас между народами земли под черной
Однажды ко мне пристала корова. Я был тогда прикомандирован к дивизии. Рано утром, тишком, нишком, добираюсь до передового пункта, и слышу: кто-то за мной
Жил в Ростове человек – мальчик Юрочка. Он от солнышка до подсолнушка все на свете превзошел, все до зернышка. Я хотел бы стать таким
Зыки да рыки. Рыки да зэки. Рабочие руки. Рабсила. И все как по маслу. И все как по Марксу, по Энгельсу.
Вот уже в шестьдесят четвертом году я иду по снежной Остоженке. Вот уже в шестьдесят четвертом году я стою у стоянки автобуса. И чего
Спросите их, спросите инвалидов, тех, для кого навеки кончилась война, как долог мирный день, как ночь длинна, и как является в проемах туч, в
Так что же – стать советским Фетом и наслаждаться светом, цветом неба? Но, во-первых, человек сейчас на это и не смотрит, а смотрит в
Вчера я опять написал животрепещущий стих, который оправдал мою жизнь за последние два или три года. Во имя Отца и Сына и Святого Духа
В заключение поучение: Заключение в поучение и ученым и простым заключенным
Пора, пора писать без рассуждений, с первого взгляда, на зеленой развилке, в росе, Пока не побило морозом. Ре-же! Прибавить шаг! Шире шаг! Военный рожок.
Ежки-миежки, пиемые фуежки! Ай, как а-я-ей, ая-ей, пияя-ей, как пиякнет, как миякнет, и выходит: Ду-га-дей!
Я, ты, он, Филька Иванов, Иван Израйлевич, на минуточку пьяный, Велемир Хлебников, Владимир Татлин и даже Мэрилин Монро – все мы умрем. Только на
Может быть, в каком-нибудь Энске, может, в Гомеле, может, в Козельске старый нищий вроде меня ходит, ищет «вчерашнего дня». Может, где-то в селе сибирском
Начало я проспал. Рев, вопли, взрывы матерщины. По улице, задрав – столы, оглобли, выварки, узлы (тылы!) – в затылок движутся автомашины. Девятый час. Дивизия
Нет, не то, чтоб из какой-нибудь надобности – в этом деле надобности нет – захотелось почитать поэта Нарбута, был ведь и такой поэт, были
Дык… Тык, пык, мык – и некуда, и неоткуда, и нечего возразить. Убийственная логика развития ведет к развязке жизни и события, и как бы
О, как ты сдерживаешься, чтобы не закричать, не взвыть, не выдать себя – ничем – посреди топота спешащих жить, – поскальзывающихся, встающих, оскаливающихся, жующих,
Остосвинел язык новозаветных книжиц. Азы, азы когда дойдем до ижиц? Когда откликнется аукнувшееся вначале? Когда научимся сводить концы с концами? Любимая русская река Москва,
В некотором царстве, в некотором государстве, в белокаменной Москве краснопролетарской тридцать лет и три года жили-проживали старичок со старушкой в полуподвале. А на тридцать
Смотрюсь в это зеркало как в подстрочник. Глазомер жизни оживляет глаза. Да, старик Дриз остался ребенком. Только замаскировался. Только мохом оброс.
Нет никого на свете желанней этой дурнушки золушки нашей, Эльки. Взял бы и съел бы изюминки-веснушки с элькиной шейки. А где ее дом? За
И чем плотней набивается в уши, чем невыносимей дерет по коже, тем лучше, говорю я, тем хуже, тем, я вас уверяю, больше похоже на
Стукачи, сикофанты, сексоты, Рябов, Кочетов, Тимашук, я когда-нибудь все напишу, я сведу с вами счеты, проститутки и стихоплеты. Корнейчук, где твой брат Полищук? Не
Вчера, опаздывая на работу, я встретил женщину, ползавшую по льду, и поднял ее, а потом подумал: – Ду- рак, а вдруг она враг народа?
Какая тишина, какая благодать! Не надо тратить сил на мимику, все ясно, и кажется, что душу оставляет, бередя, свобода выбраться из необходимости.
Зацепился за декорацию Гамлет, мямлит: – Так-то, друг Горацио… – А нельзя ли решить большинством голосов философ-ский вопрос – быть или не быть?
Половой вопрос, и половой ответ играют немаловажную роль в жизни общества и отдельного индивидуума; видимо-невидимо индивидуумов интересует половой вопрос и половой ответ. Мне уже
Мальчики, не поддавайтесь девочкам, с ними толковать буквально не о чем, это существа из антимира, наше сосуществованье с ними – мнимо.
Так быстро, так быстро плывут облака, так быстро, Так пусто вокруг, а закат так низко…
Кто помнил, того зарыли, а мы, а мы забыли о Тайне открытых процессов, когда не доцент, не профессор, не вырванный с мясом крестьянин, а
Знаю, что люди – звери, только не знаю, все ли. Может быть, эти – не звери? Может быть, дети – не звери? Знаю, не
Рукописи его неопубликованных произведений исчезли. Тщетно искала их вдова писателя, не похожего на писателя. Благословенна тщетная свеча. Благословенна Революция, избравшая нас между народами земли,
Ха и Вэ Хармс и Введенский. Пасха. Воскресает лес. Ржавый пень – и тот воскрес. Но эти двое – не воскреснут.
Сяду, радио выключу, за день – выколочу сердце; сердце, помолчи; а в мозгу точь в точь морзянка: зу-зу, резолюции, реорганизации, репарации, промкооперации, – Боже,
Далеко от Днепропетровска, на невзятых подступах к Москве между Фейгиной и Островской наша мама лежит в песке. Мы ей мертвой глаза закрыли, сколотили гроб
Легкость в мыслях необыкновенная; о, балда-с, неужели это не про нас? Неужели не мы – ручкой шмыг, ножкой дрыг – то за дочкой, то
Одеяло с пододеяльником – поскорей укрыться с головой. Не будите меня – я маленький, я с работы, и едва живой. Я свернусь калачиком на
Я не поэт. Не печатаюсь с одна тысяча 938 года. Я вам не нравлюсь. И, наверное, уже не исправлюсь. Но я знаю: ваши важные
Было, и осталось, и забыть не могу, как я шел со станции в крови и в снегу. Шла навстречу девочка, ребенок лет пяти. Смахнула
Пусть стал я как мощи – ясен дух у меня. Срослись мои кости, а о мясе нечего и вспоминать. И не вспомнится, и не
Одна поэтесса сказала: были бы мысли, а рифмы найдутся. С этим я никак не могу согласиться. Я говорю: были бы рифмы, а мысли найдутся.
Я чужой тебе. И ты чужая. Часто думаю, соображаю: может, где-нибудь у Миссисипи я бы жил с тобой как мотоцикл.
Разучившись мыслить (в силу прогрессивных актов) в силу фактов (объективных, субъективных и декларативных) Веря и не веря (принцип революционера) я хотел бы вскрикнуть, Но