О, знаю я, когда ночная тишь Овеет дом, глубоко усыпленный, О, знаю я, как страстно ты грустишь Своей душой, жестоко оскорбленной!.. И я, и
Стихотворения поэта Северянин Игорь
Прах Мирры Лохвицкой осклепен, Крест изменен на мавзолей,- Но до сих пор великолепен Ее экстазный станс аллей. Весной, когда, себя ломая, Пел хрипло Фофанов
Элегантная коляска, в электрическом биенье, Эластично шелестела по шоссейному песку; В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоеньи, В ало-встречном устремленьи — это пчелки
Разбор собратьев очень труден И, согласитесь, щекотлив: Никто друг другу не подсуден, И каждый сокровенным жив… Но не сказать о них ни слова —
Он в жизнь вбегал рязанским простаком, Голубоглазым, кудреватым, русым, С задорным носом и веселым вкусом, К усладам жизни солнышком влеком. Но вскоре бунт швырнул
Не странны ли поэзовечера, Бессмертного искусства карнавалы, В стране, где «завтра» хуже, чем «вчера», Которой, может быть, не быть пора, В стране, где за
О вы, размеры старые, Захватанные многими, Банальные, дешевые, Готовьте клише! Звучащие гитарою, И с рифмами убогими — Прекраснее, чем новые, Простой моей душе. Вы
Бледнел померанцевый запад, В горах голубели туманы, И гибко, и цепко сплетались В объятьях над вами лианы. Сквозь кружева листьев ажурных Всплывали дворцов арабески,
Как мечтать хорошо Вам В гамаке камышовом Над мистическим оком — над бестинным прудом! Как мечты — сюрпризерки Над качалкой грезерки Истомленно лунятся: то
1. Октава От вздохов папирос вся комната вуалевая… Свой абрис набросал на книге абажур. В вазетке на столе тоскует роза палевая, И ветерок ее
И в зле добро, и в добром злоба, Но нет ни добрых, нет ни злых, И правы все, и правы оба,- И правоту поет
Каждое утро смотрю на каретник В окно из столовой: Кучер, надевши суровый передник, Лениво, без слова, Рыжую лошадь впрягает в пролетку. Та топчется гневно,
Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары, Ради нашей дочурки, крошки вроде крола: У тебя теперь дачи, за обедом — омары, Ты теперь
Это страшно!- все одно и то же: Разговоры, колкости, обеды, Зеленщик, прогулка, море, сон, Граммофон, тоска, соседей рожи, Почта, телеграммы про победы, И в
Запад Погас… Роса Поддалась… Тихо В полях… Ива – Голяк… Ветрится Куст… Зебрится Хруст… Ломок Ледок… Громок Гудок… Во мгле Полотно И склепа Пятно…
Январский воздух на Кавказе Повеял северным апрелем. Моя любимая, разделим Свою любовь, как розы — в вазе… Ты чувствуешь, как в этой фразе Насыщены
Мне удивительный вчера приснился сон: Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока. Лошадка тихо шла. Шуршало колесо. И слезы капали. И вился русый локон…
Тебе, Евгения, мне счастье давшая, Несу горячее свое раскаянье… Прими, любившая, прими, страдавшая, Пойми тоску мою, пойми отчаянье. Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.
Счастье жизни — в искрах алых, В просветленьях мимолетных, В грезах ярких, но бесплотных, И в твоих очах усталых. Горе — в вечности пороков,
Когда в поэты тщится Пастернак, Разумничает Недоразуменье. Мое о нем ему нелестно мненье: Не отношусь к нему совсем никак. Им восторгаются — плачевный знак.
Леса сосновые. Дорога палевая. Сижу я в ельнике, костер распаливая. Сижу до вечера, дрова обтесывая… Шуршит зеленая листва березовая… Пчела сердитая над муравейниками, Над
Чем эти самые живут, Что вот на паре ног проходят? Пьют и едят, едят и пьют — И в этом жизни смысл находят… Надуть,
«Все по-старому…- сказала нежно. Все по-старому…» Но смотрел я в очи безнадежно — Все по-старому… Улыбалась, мягко целовала — Все по-старому… Но чего-то все
Она на пальчиках привстала И подарила губы мне. Я целовал ее устало В сырой осенней тишине. И слезы капали беззвучно В сырой осенней тишине.
Моя зеленая избушка — В старинном парке над рекой. Какое здесь уединенье! Какая глушь! Какой покой! Немного в сторону — плотина У мрачной мельницы;
Он тем хорош, что он совсем не то, Что думает о нем толпа пустая, Стихов принципиально не читая, Раз нет в них ананасов и
Вся радость — в прошлом, в таком далеком и безвозвратном А в настоящем — благополучье и безнадежность. Устало сердце и смутно жаждет., в огне
Вечер спал, а Ночь на сене Уж расчесывала кудри. Одуванчики, все в пудре, Помышляли об измене. Шел я к Ночи,- Ночь навстречу. Повстречалися без
Моя безбожная Россия, Священная моя страна! Ее равнины снеговые, Ее цыгане кочевые,- Ах, им ли радость не дана? Ее порывы огневые, Ее мечты передовые,
Десять лет — грустных лет!- как заброшен в приморскую глушь я. Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп. Десять лет — страшных
Мигая, лампа освещала, Как ландыш, чистые листы. Лицо поэта озаряла Улыбка ласковой мечты. Я, углубляясь в воплощенья Его измученной души, Слыхал, как сердце в
Властитель умирал. Льстецов придворных стая Ждала его конца, сдувая с горностая, Одежды короля пылинки, между тем, Как втайне думала: «Когда ж ты будешь нем?»
Меня положат в гроб фарфоровый На ткань снежинок яблоновых, И похоронят (…как Суворова…) Меня, новейшего из новых. Не повезут поэта лошади — Век даст
Красив, как Демон Врубеля для женщин, Он лебедем казался, чье перо Белей, чем облако и серебро, Чей стан дружил, как то ни странно, с
И будет вскоре весенний день, И мы поедем домой, в Россию… Ты шляпу шелковую надень: Ты в ней особенно красива… И будет праздник… большой,
Взгляни-ка, девочка, взгляни-ка! В лесу поспела земляника, И прифрантился мухомор — Объект насмешек и умор… О, поверни на речку глазы (Я не хочу сказать:
Бывают дни: я ненавижу Свою отчизну — мать свою. Бывают дни: ее нет ближе, Всем существом ее пою. Все, все в ней противоречиво, Двулико,
Путь конкистадора в горах остер. Цветы романтики на дне нависли. И жемчуга на дне — морские мысли — Трехцветились, когда ветрел костер. И путешественник,
Месяц гладит камыши Сквозь сирени шалаши… Все — душа, и ни души. Все — мечта, все — божество, Вечной тайны волшебство, Вечной жизни торжество.
В полях созрел ячмень. Он радует меня! Брожу я целый день По волнам ячменя. Смеется мне июль, Кивают мне поля. И облако — как
Почему бы не встречаться Нам с тобой по вечерам У озер, у сонных речек, По долинам, по борам? Отчего бы нам не грезить От
Мои стихи не очень вдохновенны Последний год… Не вдохновенны оттого, что пленны, А я все тот… Я не могу сказать всего, что надо, Хотя
Народ оцарен! Царь низложен! Свободно слово и печать! Язык остер, как меч без ножен! Жизнь новую пора начать! Себя царями осознали Еще недавние рабы:
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро! Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском! Вдохновляюсь порывно! И
Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Полпорции десять копеек, четыре копейки буше. Сударышни, судари, надо ль? не дорого можно без прений… Поешь деликатного, площадь:
— Нет, положительно, искусство измельчало, Не смейте спорить, граф, упрямый человек! По пунктам разберем, и с самого начала; Начнем с поэзии: она полна калек.
Высокая стоит луна. Высокие стоят морозы. Далекие скрипят обозы. И кажется, что нам слышна Архангельская тишина. Она слышна,- она видна: В ней всхлипы клюквенной
Сосны качались, сосны шумели, Море рыдало в бело-седом, Мы замолчали, мы онемели, Вдруг обеззвучел маленький дом. Облокотившись на подоконник, В думе бездумной я застывал.
Восемь лет эту местность я знаю. Уходил, приходил,- но всегда В этой местности бьет ледяная Неисчерпываемая вода. Полноструйный родник, полнозвучный, Мой родной, мой природный
В желтой гостиной, из серого клена, с обивкою шелковой, Ваше сиятельство любит по вторникам томный журфикс. В дамской венгерке комичного цвета, коричнево-белковой, Вы предлагаете