Стихотворения поэта Шилейко Владимир Казимирович

Могу познать, могу измерить Вчера вменявшееся в дым; Чему едва ли смел поверить, Не называю ль сам былым? Хотя бы все безумье ночи Мир

Скажи, видала ль ненароком На склоне года, в поздний день, Пернатой Прокны над потоком Неуспокоенную тень? То долу вдруг она слетая Узоры пишет в

Ничего не просил у Бога, — Знал, что Бог ничего не даст; Только пристально так и строго Все смотрел на красный закат. За спиной

Завернувшийся в черное горе Позарился на бедность невежды, Уподобился буре над морем И унес паруса надежды. Вот и кончены дни мои. Правы Уходящие в

I Михаиле Леонидыч, где ты? Ко мне твой Гуми пристает. Он не пустил меня в поэты (Михаиле Леонидыч, где ты?), Он посадил меня в

Не потому ли, что один Я оставался в полумраке, Не потому ли, что камин Бросал особенные знаки, — А только странная мечта Сверкнула памяти

Как путник при конце дороги Обозревает прошлый путь, Как мытарь на святом пороге Волненьем веры полнит грудь — Так мне былое возвращает Неповторимые черты,

О чистом жребии моли: Ты — царь в дому своем веселом, Священник Богу на земли. Дрожащих душ беги далече — Равны ничтожный и гордец;

Распался в прах перед огнем — И тем упорней остываю, Тем с каждым годом, с каждым днем Все миротворней забываю. И только, сердце, помнишь

…Как бы обмануто собой Утра зловещее начало: Так этот страшный мне примчало? Какою дикою судьбой Мрак этот страшный мне примчало? И на звенящие весы

Теперь оставь и гнев, и нежность, И все, чем сердце знало жить: Одну пристойно сохранить Торжественную безмятежность. И все года переживи С такой священной

Люблю живую суету, И если вдруг бегу мгновений, — Не потому, что за черту Ступаю и богов, и теней. Но с высоты моей видней,

Ее весна плыла когда-то И в обаяньи первых гроз; Но солнце бледного заката Не обожгло старинных роз… И дням безумным и неправым Приносит дивная

Неживые, легли в песках — И ни топота больше, ни молви. Ветер только слово промолвил — Неживыми легли в песках. Неживые, лежат и ждут

Влачится — у! — через волчец, Скрывая рваную порфиру: Ее привел сюда Отец И водит за руку по миру. Она и жизнью не живет,

Не та уж ты, какой была, Когда предстала мне впервые: Тебя и годы огневые, И суета сломить могла. Да ведь и я давно не

Ты поднимаешься опять На покаянные ступени Пред сердцем Бога развязать Тяготы мнимых преступлений. Твои закрытые глаза Унесены за край земного, И на губах горит

— Затяните мне котурны туже! — Женщина, единственная здесь! В этом доме, ведающем мужей, И тебе, я вижу, место есть. И тебе, я вижу,

Все вечера томительны и жгучи — Этот горел упоеннее всех… Разве я знал, что даже пафос мучит Горьким соблазном стыдных утех? Разве я знал,

Двенадцать бьет — и где твоя отвага? Одна поет тоскующая медь, И в светлом круге белая бумага Велит не мочь, не сметь и не