Ох! ударь ты, светлый мой топор! Ох! проснись ты, темный, темный бор, Чтобы знали, что идет работа горячо, Разминается могучее плечо. Ты ль рука
Стихотворения поэта Случевский Константин Константинович
Вы побелели, кладбища граниты; Ночная оттепель теплом дохнула в вас; Как пудрой белою, вы инеем покрыты И белым мрамором глядите в этот час. Другая
Ходит ветер избочась Вдоль Невы широкой, Снегом стелет калачи Бабы кривобокой. Бьется весело в гранит, Вихри завивает, И, метелицей гудя, Плачет да рыдает. Под
Не помериться ль мне с морем? Вволю, всласть души? Санки крепки, очи зорки. Кони хороши… И несчитанные версты Понеслись назад, Где-то, мнится, берег дальний
Чернеет полночь. Пять пожаров! Столбами зарева стоят! Кругом зажиточные села Со всеми скирдами горят! Иль это дьявол сам пролетом Земли коснулся пятерней, И жгучий
Весла спустив, мы катились, мечтая, Сонной рекою по воле челна; Наши подвижные тени, качая, Спать собираясь, дробила волна. Тени росли, удлиняясь к востоку, Вышли
Дай мне минувших годов увлечения, Дай мне надежд зоревые огни, Дай моей юности светлого гения, Дай мне былые мятежные дни. Дай мне опять ошибаться
П. В. Быкову Над озером тихим и сонным, Прозрачен, игрив и певуч, Сливается с камней на камни Холодный железистый ключ. Над ним молодой гладиатор:
Вся земля — одно лицо! От века По лицу тому с злорадством разлита, Чтоб травить по воле человека, Лживых мыслей злая кислота… Арабески!.. Каждый
Снежною степью лежала душа одинокая, Только порою заря в ней румянец рождала, Только безмолвная лунная ночь синеокая Отблеском жизни безмолвную степь наводняла! Чует земля:
Люблю я в комнате сиянье хрусталей. Вдруг, нежданно блеснут то в том углу, то в этом. Сверкают, яркие, из сумрачных теней Зеленым, пурпурным иль
Где бы ни упало подле ручейка Семя незабудки, синего цветка,- Всюду, чуть с весною загудит гроза, Взглянут незабудок синие глаза! В каждом чувстве сердца,
Ты нежней голубки белокрылой, Ты — рубин блестящий, огневой! Бедный дух мой, столько лет унылый, Краской жизни рдеет пред тобой. В тихом свете кроткого
Совсем примерная семья! Порядок, мир… Чем не отрада? Но отчего вдруг вспомнил я Страничку из судеб Царьграда: По лику мертвого царя Гуляют кистью богомазы,
По крутым по бокам вороного Месяц блещет, вовсю озарил! Конь! Поведай мне доброе слово! В сказках конь с седоком говорил! Ох, и лес-то велик
Где только крик какой раздастся иль стенанье — Не все ли то равно: родной или чужой — Туда влечет меня неясное призванье Быть утешителем,
Какая ночь убийственная, злая! Бушует ветер, в окна град стучит; И тьма вокруг надвинулась такая, Что в ней фонарь едва-едва блестит. А ночь порой
Порой хотелось бы всех веяний весны И разноцветных искр чуть выпавшего снега, Мятущейся толпы, могильной тишины И тут же светлых снов спокойного ночлега! Хотелось
Я яд дурмана напущу В сердца людей, пускай их точит! В пеньку веревки мысль вмещу Для тех, кто вешаться захочет! Под шум веселья и
Здесь счастлив я, здесь я свободен,- Свободен тем, что жизнь прошла, Что ни к чему теперь не годен, Что полуслеп, что эта мгла Своим
В костюме светлом Коломбины Лежала мертвая она, Прикрыта вскользь, до половины, Тяжелой завесью окна. И маска на сторону сбилась; Полуоткрыт поблекший рот… Чего тем
Высоко гуляет ветер, Шевелит концы ветвей… Сильф воздушный, сильф прекрасный, Вей, красавец, шибче вей! Там тебе простор и воля; Всюду, всюду — светлый путь!
Из темноты углов ее молчащих И из приборов, всюду видных в ней, Из книг ученых, по шкапам стоящих, Не вызвать в жизнь ни духов,
Как робки вы и как ничтожны,- Ни воли нет, ни силы нет… Не применить ли к вам, на случай, Сельскохозяйственный совет? Любой, любой хозяин
Фавн краснолицый! По возрасту ты не старик! С жидкой бородкой, в костюме помятом… Точно: свидетельства есть по антикам, хоть ты не антик, Сходства меж
Полдневный час. Жара гнетет дыханье; Глядишь, прищурясь,- блеск глаза слезит, И над землею воздух в колебанье, Мигает быстро, будто бы кипит. И тени нет.
Мне ее подарили во сне; Я проснулся — и нет ее! Взяли!.. Слышу: ходят часы на стене,- Встал и я, потому что все встали.
Да, трудно избежать для множества людей Влиянья творчеством отмеченных идей, Влиянья Рудиных, Раскольниковых, Чацких, Обломовых! Гнетут!.. Не тот же ль гнет цепей, Но только
В храме пусто. Красным светом Обливаются колонны, С тихим треском гаснет пламя У весталки Гермионы. И сидит она на камне, Ничего не замечая, С
О, будь в сознаньи правды смел. Ни ширм, ни завесей не надо… Как волны дантовского ада Полны страданий скорбных тел,- Так и у нас
Какое дело им до горя моего? Свои у них, свои томленья и печали! И что им до меня и что им до него?.. Они,
Я ясно сознаю, что часто надо мной — Над помышленьями, никак не над душой,- Проходит облако; вдруг думы оттенит И придает всему нежданно новый
Вдоль бесконечного луга — Два-три роскошных цветка; Выросли выше всех братьев, Смотрят на луг свысока. Солнце палит их сильнее, Ветер упорнее гнет, Падать придется
Если б все, что упадает Серебра с луны, Все, что золота роняет Солнце с вышины — Ей снести… Она б сказала: «Милый мой пиит,
За то, что вы всегда от колыбели лгали, А может быть, и не могли не лгать; За то, что, торопясь, от бедной жизни брали
Ты тут жила! Зимы холодной Покров блистает серебром; Калитка, ставшая свободной, Стучит изломанным замком. Я стар! Но разве я мечтами О том, как здесь
Да, мы, смирясь, молчим… в конце концов — бесспорно! Юродствующий век проходит над землей; Он развивает ум старательно, упорно, И надсмехается над чувством и
Людишки чахлые,- почти любой с изъяном! Одно им нужно: жить и не тужить! Тут мальчик-с-пальчик был бы великаном, Когда б их по уму и
Что вам в толковом объясненье Того, как начал он хилеть? Одним ничтожеством поменьше — Ордам глупцов не поумнеть! Поверьте: лучше, многим лучше, Что люди
И мнилось мне, как прежде, вновь В годах прошедших я вращался… Мечтал, грустил, узнал любовь… И обожал и сомневался… Да! ты одна смелее всех
И летит, и клубится холодный туман, Проскользая меж сосен и скал; И встревоженный лес, как великий орган, На скрипящих корнях заиграл… Отвечает гора голосам
Сколько хороших мечтаний Люди убили во мне; Сколько сгубил я деяний Сам, по своей же вине… В жизни комедии, драмы, Оперы, фарс и балет
Скажи мне, зачем ты так смотришь Такими большими глазами, Скажи мне, зачем ты так плачешь И грудь надрываешь слезами? Ты можешь рыдать сколько хочешь,
В немолчном говоре природы, Среди лугов, полей, лесов Есть звуки рабства и свободы В великом хоре голосов… Коронки всех иван-да-марий, Вероник, кашек и гвоздик
Налетела ты бурею в дебри души! В ней давно уж свершились обвалы, И скопились на дне валуны, катыши И разбитые вдребезги скалы! И раздался
Где нам взять веселых звуков, Как с веселой песней быть? Грусти дедов с грустью внуков Нам пока не разобщить… Не буди ж в груди
В древней Греции бывали Состязанья красоты; Старики в них заседали, Старики — как я да ты. Дочь твоя — прямое диво, Проблеск розовой зари;
Мои мечты — что лес дремучий, Вне климатических преград, В нем — пальмы, ели, терн колючий, Исландский мох и виноград. Лес полн кикимор резвых
Искрится солнце так ярко, Светит лазурь так глубоко! В груды подсолнечник свален Подле блестящего тока. Точно тарелки для пира, Для столованья большого, Блещут цветы
У старой мечети гробницы стоят,- Что сестры родные, столпились; Тут ханские жены рядами лежат И сном непробудным забылись… И кажется, точно ревнивая мать, Над