И летит, и клубится холодный туман, Проскользая меж сосен и скал; И встревоженный лес, как великий орган, На скрипящих корнях заиграл… Отвечает гора голосам
Стихотворения поэта Случевский Константин Константинович
Сколько хороших мечтаний Люди убили во мне; Сколько сгубил я деяний Сам, по своей же вине… В жизни комедии, драмы, Оперы, фарс и балет
Скажи мне, зачем ты так смотришь Такими большими глазами, Скажи мне, зачем ты так плачешь И грудь надрываешь слезами? Ты можешь рыдать сколько хочешь,
В немолчном говоре природы, Среди лугов, полей, лесов Есть звуки рабства и свободы В великом хоре голосов… Коронки всех иван-да-марий, Вероник, кашек и гвоздик
Налетела ты бурею в дебри души! В ней давно уж свершились обвалы, И скопились на дне валуны, катыши И разбитые вдребезги скалы! И раздался
Где нам взять веселых звуков, Как с веселой песней быть? Грусти дедов с грустью внуков Нам пока не разобщить… Не буди ж в груди
В древней Греции бывали Состязанья красоты; Старики в них заседали, Старики — как я да ты. Дочь твоя — прямое диво, Проблеск розовой зари;
Мои мечты — что лес дремучий, Вне климатических преград, В нем — пальмы, ели, терн колючий, Исландский мох и виноград. Лес полн кикимор резвых
Искрится солнце так ярко, Светит лазурь так глубоко! В груды подсолнечник свален Подле блестящего тока. Точно тарелки для пира, Для столованья большого, Блещут цветы
У старой мечети гробницы стоят,- Что сестры родные, столпились; Тут ханские жены рядами лежат И сном непробудным забылись… И кажется, точно ревнивая мать, Над
Тяжелый день… Ты уходил так вяло… Я видел казнь: багровый эшафот Давил как будто бы сбежавшийся народ, И солнце ярко на топор сияло. Казнили.
Припаи льда все море обрамляют; Вдали видны буран и толчея, Но громы их ко мне не долетают, И ясно слышу я, что говорит хвоя.
О ночь! Закрой меня, когда — совсем усталый Кончаю я свой день. Кругом совсем темно; И этой темнотой как будто сняты стены: Тюрьма и
Вот с крыши первые потеки При наступлении весны! Они — что писанные строки В снегах великой белизны, В них начинают проявляться Весенней юности черты,
Когда я был жрецом Мемфиса Тридцатый год, Меня пророком Озириса Признал народ. Мне дали жезл и колесницу, Воздвигли храм; Мне дали стражу, дали жрицу
О, если б мне хоть только отраженье, Хоть слабый свет твоих чудесных снов, Мне засветило б в сердце вдохновенье, Взошла заря над теменью годов!
Вот она, великая трясина! Ходу нет ни в лодке, ни пешком. Обмотала наши весла тина,- Зацепиться не за что багром… В тростнике и мглисто,
Когда обширная семья Мужает и растет, Как грустно мне, что знаю я То, что их, бедных, ждет. Соблазна много, путь далек! И, если час
Он не любил еще. В надежде благодати Он шел по жизни не спеша, И в нем дремала сладким сном дитяти Невозмущенная душа. Еще пока
Да, удивительные, право, шутки света Есть в пейзаже зимнем, нам родном! Так иногда равнина, пеленой снегов одета, Богато зарумяненная солнечным лучом, Какой-то старческою свежестью