Еще скребут по сердцу «мессера», еще вот здесь безумствуют стрелки, еще в ушах работает «ура», русское «ура-рарара-рарара!»- на двадцать слогов строки. Здесь ставший клубом
Стихотворения поэта Слуцкий Борис Абрамович
Человек, как лист бумаги, изнашивается на сгибе. Человек, как склеенная чашка, разбивается на изломе. А моральный износ человека означает, что человека слишком долго сгибали,
Как лучше жизнь не дожить, а прожить, Мытому, катаному, битому, Перебитому, но до конца недобитому, Какому богу ему служить? То ли ему уехать в
Натягивать не станем удила, поводья перенапрягать не станем, а будем делать добрые дела до той поры, покуда не устанем. А что такое добрые дела,
Этот климат — не для часов. Механизмы в неделю ржавеют. Потому, могу вас заверить, время заперто здесь на засов. Время то, что, как ветер
Шаг вперед! Кому нынче приказывают: «Шаг вперед!» Чья берет? И кто это потом разберет? То ли ищут нефтяников в нашем пехотном полку, чтоб послать
В то время револьверы были разрешены. Революционеры хранили свои револьверы в стальных казенных сейфах, поставленных у стены, хранили, пока не теряли любви, надежды и
Оказывается, война не завершается победой. В ночах вдовы, солдатки бедной, ночь напролет идет она. Лишь победитель победил, а овдовевшая вдовеет, и в ночь ее
Годы приоткрытия вселенной. Годы ухудшения погоды. Годы переездов и вселений. Вот какие были эти годы. Примесь кукурузы в хлебе. И еще чего-то. И —
Мозги надежно пропахали, потом примяли тяжело, и от безбожной пропаганды в душе и пусто и светло. А бог, любивший цвет, и пенье, и музыку,
Каменную макулатуру трудно сдать в утиль. Мраморную одежку слишком долго донашивать. Землетрясений тоже в центре России нет. Будут стоять колонны, здания приукрашивать. Будут глаза
Во-первых, он — твоя судьба, которую не выбирают, а во-вторых, не так уж плох таковский вариант судьбы, а в-третьих, солнышко блестит, и лес шумит,
Сталин взял бокал вина (может быть, стаканчик коньяка), поднял тост, и мысль его должна сохраниться на века: за терпенье! Это был не просто тост
Т. Дашковской Выходит на сцену последнее из поколений войны — зачатые второпях и доношенные в отчаянии, Незнамовы и Непомнящие, невесть чьи сыны, Безродные и
С небесных ворот восторга в разбитое канешь корыто. Мотаешься, словно картонка, табличка «Открыто — закрыто». Открою, потом закрою, то раскалюсь, то простыну. То землю
Поскорей высчитывайте шансы — или джинсы, или дилижансы. Синтез двух столетий невозможен — реквизит на разных складах сложен И по разным ведомствам оформлен. Будь
Страшный суд не будет похож на народный и на верховный. Род людской, дурной и греховный, он, возможно, не вгонит в дрожь. Может быть, бедный
Мягко спали и сладко ели, износили кучу тряпья, но особенно надоели, благодарности требуя. Надо было, чтоб руки жали и прочувствованно трясли. — А за
Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло. — Не хочу. На вокзал не пойду с одеялом, ложкой и кружкой. Эти вещи вещают
Нарушались правила драки. Вот и все. Остальное — враки. То под дых, то в дух, то в пах. Крови вкус — до сих пор