Снимаем здесь, в полуподвале,
мы с Оней комнату вдвоем.
Из двери —
деревенской шалью —
морозный пар влетает в дом.
Окончена ночная смена,
но не разобрана кровать,
о многом-многом откровенно
ей хочется мне рассказать.
В Москву приехала когда-то,
а вот, читай,
письмо ко мне,
им хлеба выдали богато,
и денег выдадут к зиме,
пальто покроя городского
приобретет себе сестра,
раздумали продать корову,
семья одета и сыта.
Живут они теперь не хуже,
чем я, —
когда бы знать, что так…
Живут они теперь не тужат,
к тому же дома как-никак.
В те годы был один знакомый…
Да трудодень — что пустоцвет,
и я уехала из дому.
Железо гну я девять лет
в трубу —
не женская работа,
загиб ребеночек во мне.
Но, правда, на доске почета
и мой портрет, не в стороне.
Меня страшит не труд тяжелый,
литье многопудовых труб
(была я полной и веселой), —
мне воздух деревенский люб.
Оркестр приобретает школа,
и, говорят, построят клуб.
Да, можно жить и очень можно,
поля… в деревне благодать.
Вестями Оня растревожена
и рада за сестру и мать.
Спасибо, говорит, Хрущеву!..
(2 votes, average: 4,50 out of 5)