Сентябрь! Ты — вельможа в балтийской сутане. Корсар! Ты торгуешь чужими судами. Твой жемчуг — чужой. А торговая прибыль? Твой торг не прибавит ни
Стихотворения поэта Соснора В. А
Полночь протекала тайно, как березовые соки. Полицейские, как пальцы, цепенели на углах. Только цокали овчарки, около фронтонов зданий, Да хвостами шевелили, как холерные бациллы.
Подари мне еще десять лет, десять лет, да в степи, да в седле. Подари мне еще десять книг, да перо, да кнутом да стегни.
Над Ладогой вечерний звон, перемещенье водных глыб, бездонное свеченье волн, космические блики рыб. У туч прозрачный облик скал, под ними — солнечна кайма. Вне
Раз-два! Раз-два! По тротуарам шагает сова. В прямоугольном картонном плаще. Медный трезубец звенит на плече. Мимо дворов — деревянных пещер ходит сова и хохочет.
День занимался. И я занимался своим пробужденьем. Доблестно мыл, отмывал добела раковины ушные. — Не опоздай на автобус! — мне говорила Марина. — О
1 Приснилось мне, чтоя оброс грибами. На горле, на ключицах, на лопатках, как плоские листы болотных лилий, на длинных черенках росли грибы! Поганки, сыроежки,
1. Над Ладогой на длинном стебле расцветает солнце. Озеро не ораторствует, оно только цитирует маленькие волны, одни похожи на маленькие купола, другие — на
Был роскошный друг у меня, пузатый, Беззаветный друг — на границе с братом. Был он то ли пьяница, то ли писатель. Эти два понятия
Кто строил дом? (Этап — этаж!) Мать? Нет! Отец? Не мог! Ваш дом, по-вашему он — ваш, лишь по названью — мой. Приблудный сын
Зуб луны из десен туч едва прорезан. Струи речки — это струны! — в три бандуры. В этом городе прогоном мы, проездом. Прорезиненные внуки
Мой лес, в котором столько роз и ветер вьется, плывут кораблики стрекоз, трепещут весла! О, соловьиный перелив, совиный хохот!.. Лишь человечки в лес пришли
Девочка! Ты разве не кобылица? Не кобыльи бедра? Ноздри? Вены? Не кобыльи губы? Габариты? — Ржаньем насыщаешь атмосферу! Юноша! Ты не жеребенок разве? Извлекал
Воистину воинствуем напрасно. Палим, не разбирая, где мишени. Теперь бы нам терпения набраться. Пора вступать в период размышлений. Мы отрапортовались — с пылу, с
Октябрь. Ох, табор! Трамваи скрипучи — кибитки, кибитки! Прохожие цугом — цыгане, цыгане! На черном асфальте — на черной копирке железные лужи лежат в
Да здравствуют красные кляксы Матисса! Да здравствуют красные кляксы Матисса! В аквариуме из ночной протоплазмы, в оскаленном небе — нелепые пляски! Да здравствуют пляски
В садах рассчитанных, расчесанных я — браконьер, я — бракодел; а листья — красные пощечины за то, что лето проглядел. Я проглядел, я прогадал
И возмутятся корабли на стойбищах моих морей. Как сто блестящих кобылиц, поскачут в бой сто кораблей. В них сто бесчинствующих сов вонзятся костяной губой!
А ели звенели металлом зеленым! Их зори лизали! Морозы вонзались! А ели звенели металлом зеленым! Коньками по наледи! Гонгом вокзальным! Был купол у каждой
Не брани меня, Бруно. Бренен ты. И проиграл. Не кругла планета, но — пара- ллело- грамм! Эти бредни — как стары! Так стары —
Моросит. А деревья, как термосы, кроны — зеленые крышки завинчены прочно в стволы. Малосильные птахи жужжат по кустам, витают, как миражи. Мост разинут. Дома
Есть кувшин вина у меня невидный. Медный, как охотничий пес, поджарый. Благовонен он, и на вид — невинен, но — поражает. Приходи, приятель! Войди
Он вернется, не плачь! (Слезы, соратницы дурости!) Он вернется, не плачь. А товары из Турции, а товары, товары моряк привезет! Привезет он помаду, нежнейшую,
1 Розы — обуза восточных поэтов, поработившие рифмы арабов и ткани. Розы — по цвету арбузы, по цвету пески, лепестками шевелящие, как лопастями турбины.
Подумать только, как давно входить случалось в эти двери, глядеть в просторное окно, где листья шевелились в сквере на дне квадратного двора, где раздавался
Цветет жасмин. А пахнет жестью. А в парках жерди из железа. Как селезни скамейки. Желчью тропинки городского леса. Какие хлопья! Как зазнался! Стою растерянный,
И все же наша жизнь — легенда! Дурачиться, читать сказанья (страниц пергаментных мерцанье), героев предавать осанне, знаменьем осенять мерзавцев. Макать мечи (свирепы слишком!) в
Мы двое в долине Вудьявра у дьявола на отшибе. Мы двое в долине Вудьявра, как две неисправных ошибки. Я с тенью. Я, тень наводящий
А вчера еще, вчера снег выкидывал коленца. Нынче улица черна — го-ло-ле-дица. Холод. У вороны лет — будто из больницы. Голо. Всюду голый лед
Каждому необходим свой дом, свой дым, своды над головой, ложе — лежанку бы, чтобы свой колобок свойственен дому был. Где ты, мой дом, стоишь?
Якоря — коряги, крючья! Баки — кости мозговые! Порт! У грузчиков горючий пот, пропахший мешковиной. Пар капустный, как морозный, над баржами, что в ремонте.
Ночь над гаванью стеклянной, над водой горизонтальной… Ночь на мачты возлагает купола созвездий. Что же ты не спишь, кузнечик? Металлической ладошкой по цветам стучишь,
Вам — незаметным, как стебли подводного мира, незнаменитым, но незаменимым микробам, двухсотмильонажды — слава Агентам Снабженья! Вы — снадобья наши, сандалии, санитария, ректефикаты, электрификация,
То ложе имело размеры: метр, шестьдесят сантиметров. Был корпус у ложа старинный, над ложем пылала олива. О, мягко то ложе стелили богини и боги
Над Ладогой пылала мгла, и, следовательно — алела. Зима наглела, как могла: ей вся вселенная — арена. И избы иней оросил. (Их охраняли кобелями).
А тени вовзле зданий, тени — прочерченные криво грани. Взгляни туда-сюда: антенны — завинченные в крыши грабли. Сырая колобаза ветер! А дворников берет зевота.
1. Ворона Наехал на ворону грузовик. Никто не видел номера машины, но видели — изрядного размера. Ну, что ворона! Темное пятно на светлой биографии
Фонари опадают. Опадают мои фонари. Целые грозди электрических листьев примерзают к уже не зеленой земле. Эти листья на ощупь — неощутимы, (это листья моих
Зимняя сказка! Склянки сосулек как лягушата в молочных сосудах. Время! Деревья торчат грифелями. Грустный кустарник реет граблями. А над дорогой — зимней струною, —
Одуванчики надели белоснежные скафандры, одуванчики дудели в золоченые фанфары! Дождевые вылезали черви, мрачные, как шпалы, одуванчики вонзали в них свои стальные шпаги! Паучата —
1 Лица дождей стегают металлическими пальцами. Листья с деревьев стекают плоскими каплями крови. Зазубринами крови листья с деревьев стекают. И подставляют гномы продолговатые, ледяные
Где выковывали для тебя, мореход, башмаки из кабаньей кожи? — В кузнице, товарищ. Молодой, юница, твое молоко кто выковывал? Кто же? — Кузнец, товарищ.
На антенне, как отшельница, взгромоздилась ты, сова. В том квартале, — в том ущелье — ни визитов, ни зевак. Взгромоздилась пребольшая грусть моя —
Когда от грохота над морем бледнеют пальцы и лицо, Греби, товарищ! В мире молний необходимо быть гребцом. Из очарованных песчинок надежный не забрезжит мыс,
Спи, мой мальчик, мой матрос. В нашем сердце нету роз. Наше сердце — север-сфинкс. Ничего, ты просто спи. Потихоньку поплывем, после песенку споем, я
Солнце полное палило, пеленая цитрус. Нимфа Эхо полюбила юного Нарцисса. Кудри круглые. Красавец! Полюбила нимфа. Кончиков корней касалась, как преступник нимба. А Нарцисс у
От восхода до заката, от заката до восхода пьют мускаты музыканты из гнусавого фагота. За кулисною рутиной, под Сиксинскою мадонной спирт лакают балерины из
1 Какое красок обедненье! И номера домов бледнели, и пошевеливались листья, — бледнозеленые мазки. Поспешных пешеходов лица — как маленькие маяки. Двояковыгнутые линзы —
Быть грозе! И птицы с крыш! Как перед грозою стриж, над карнизом низко-низко дворник наклонился. Еле-еле гром искрит, будто перегружен. Черный дворник! Черный стриж!
Как теплится в гостинице, в гостинице — грустильнице? Довольны потеплением, щебечущим динамиком, днем полиэтиленовым на этаже двенадцатом? Как старится в гостинице, в гостинице хрустальнице?