Стихотворения поэта Тихонов Николай Семенович

Стих может заболеть

Стих может заболеть И ржавчиной покрыться, Иль потемнеть, как медь Времен Аустерлица, Иль съежиться, как мох, Чтоб Севера сиянье — Цветной переполох — Светил

У моря

(Остенде) Ненастный день. Как лезвия Небезопасных бритв, Срезает отмели, звеня, Разгневанный прилив. Сырые серые пески Морщинами косят,- Багровой тушей толстяки Над морем в ряд

Когда людям советским в их мирном сне

Когда людям советским в их мирном сне Все хорошее, доброе снится, Я хочу говорить об одной тишине, О глубокой, полночной, большой тишине, Что стоит

Советский флаг

Флаг, переполненный огнем, Цветущий, как заря. И тонким золотом на нем Три доблести горят: То молот вольного труда, Серпа изгиб литой, Пятиконечная звезда С

Хоровод в Сульдуси

Хлынул дождь, когда девушки, встав в хоровод, В старом Сульдуси, в Сульдуси пели, И казалось, что дождь все их ленты зальет, Пояса из цветной

Рубашка

Сияли нам веселые подарки — Платки и голубки, По залу шел над зыбью флагов ярких Свет голубой реки. И день и ночь струился этот

Равновесие

Воскресных прогулок цветная плотва Исполнена лучшей отваги. Как птицы, проходят, плывут острова Крестовский, Петровский, Елагин. Когда отмелькают кульки и платки, Останется тоненький парус, Ныряющий

Перекресток утопий

Мир строится по новому масштабу. В крови, в пыли, под пушки и набат Возводим мы, отталкивая слабых, Утопий град — заветных мыслей град. Мы

Женщина в дверях стояла

Женщина в дверях стояла, В закате с головы до ног, И пряжу черную мотала На черный свой челнок. Рука блеснет и снова ляжет, Темнея

Радуга в Сагурамо

Она стояла в двух шагах, Та радуга двойная, Как мост на сказочных быках, Друзей соединяя. И золотистый дождь кипел Среди листвы багряной, И каждый

Дождь

Работал дождь. Он стены сек, Как сосны с пылу дровосек, Сквозь меховую тишину, Сквозь простоту уснувших рек На город гнал весну. Свисал и падал

Финский праздник

Медной рябиной осыпан гравий, Праздничный люд шуршит, разодет. Солнце — вверху, внизу — Хэпо-Ярви, Может быть Хэпо, а может и нет. Пепельный финн в

Пушка

Арнольду Пек Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза, Лоскутья умирающей крапивы На колесе, сползающем назад. Трясется холм от ужаса, как карлик, Услышавший

Перекоп

Катятся звезды, к алмазу алмаз, В кипарисовых рощах ветер затих, Винтовка, подсумок, противогаз И хлеба — фунт на троих. Тонким кружевом голубым Туман обвил

Баллада о синем пакете

Локти резали ветер, за полем — лог, Человек добежал, почернел, лег. Лег у огня, прохрипел: «Коня!» И стало холодно у огня. А конь ударил,

Сами

Мариэтте Шагинян 1 Хороший Сагиб у Сами и умный, Только больно дерется стеком. Хороший Сагиб у Сами и умный, Только Сами не считает человеком.

Привал инвалидов мировой войны

Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи мерит. Стакан доступен всем живым В спокойном плеске кабака, Но

Могила красноармейцев на площади в Белграде

Им, помнившим Днепр и Ингулец, Так странно — как будто все снится — Лежать между радостных улиц В земле придунайской столицы. Смешались в их

И сказал женщине суд

И сказал женщине суд: «Твой муж — трус и беглец, И твоих коров уведут, И зарежут твоих овец». А солдату снилась жена, И солдат

Ночной праздник в Алла-Верды

За Гомборами скитаясь, миновал Телав вечерний, Аллавердской ночью синей схвачен праздника кольцом. Чихиртмой, очажным дымом пахли жаркие харчевни, Над стенаньями баранов с перепуганным лицом.

Как след от весла, от берега ушедший

Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный, сумашедший, Прощающийся с нами до весны, Как радио, которых не

Крутили мельниц диких жернова

Крутили мельниц диких жернова, Мостили гать, гоняли гурт овечий, Кусала ноги ржавая трава, Ломала вьюга мертвой хваткой плечи. Мы кольца растеряли, не даря, И

Хотел я ветер ранить колуном

Хотел я ветер ранить колуном, Но промахнулся и разбил полено, Оно лежало, теплое, у ног, Как спящий, наигравшийся ребенок. Молчали стены, трубы не дымили,

Под сосен снежным серебром

Под сосен снежным серебром, Под пальмой юга золотого, Из края в край, из дома в дом Проходит ленинское слово. Уже на дальних берегах, Уже

Длинный путь. Он много крови выпил

Длинный путь. Он много крови выпил. О, как мы любили горячо — В виселиц качающемся скрипе И у стен с отбитым кирпичом. Этого мы

Берлин 9 мая

Дома здесь двадцать лет назад В огне и грохоте кипели, И шли бойцы сквозь этот ад Неотразимо — к высшей цели. И вдруг над

На могиле матери

Сквозь гул Москвы, кипенье городское К тебе, чей век нуждой был так тяжел, Я в заповедник вечного покоя — На Пятницкое кладбище пришел. Глядит

И встанет день, как дым, стеной

И встанет день, как дым, стеной, Уеду я домой, Застелет поезд ночь за мной Всю дымовой каймой. Но если думаешь, что ты Исчезнешь в

Крутой тропою — не ленись

Крутой тропою — не ленись — К лесам Таврарским подымись, Взгляни в открывшуюся высь,- И ты увидишь наяву Не снившуюся синеву. Не позабыть, пока

Мы разучились нищим подавать

Мы разучились нищим подавать, Дышать над морем высотой соленой, Встречать зарю и в лавках покупать За медный мусор — золото лимонов. Случайно к нам

Вокзалы, все вокзалы — ожиданья

Вокзалы, все вокзалы — ожиданья, Здесь паровозы, полные страданья, Горят, изнемогая на глазах, В дыму шагают, пятятся назад. Возможно то: здесь с человека взыскан

Цинандали

Я прошел над Алазанью, Над причудливой водой, Над седою, как сказанье, И, как песня, молодой. Уж совхозом Цинандали Шла осенняя пора, Надо мною пролетали

Наш век пройдет. Откроются архивы

Наш век пройдет. Откроются архивы, И все, что было скрыто до сих пор, Все тайные истории извивы Покажут миру славу и позор. Богов иных

Руки сборщицы чая

Я видел их не на полях сражений,- То был труда обычного пример,- В колхозе, что не знает поражений, Который все зовут «миллионер». Как будто

Сентябрь

Едва плеснет в реке плотва, Листва прошелестит едва, Как будто дальний голос твой Заговорил с листвой. И тоньше листья, чем вчера, И суше трав

Песня об отпускном солдате

Батальонный встал и сухой рукой Согнул пополам камыш. «Так отпустить проститься с женой, Она умирает, говоришь? Без тебя винтовкой меньше одной,- Не могу отпустить.

Искатели воды

Кую-Уста зовут того, кто может Своим чутьем найти воды исток. Сочти морщины на верблюжьей коже, Пересчитай по зернышку песок — Тогда поймешь того туркмена

Опять стою на мартовской поляне

Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в памяти, в лесу воспоминаний, Снег оседает, тает старый лед. И

Когда разводят мосты

Фонарь взошел над балок перестуком, Он две стены с собою уволок, И между них легко, как поплавок, Упала пропасть, полная разлуки. Прохожий встал на

Ленинград

Петровой волей сотворен И светом ленинским означен — В труды по горло погружен, Он жил — и жить не мог иначе. Он сердцем помнил:

Дезертир

С. Колбасьеву Часовой усталый уснул, Проснулся, видит: в траве В крови весь караул Лежит голова к голове. У каждого семья и дом, Становись под

Даль полевая, как при Калите

Даль полевая, как при Калите, Унылая, осенняя, нагая, Леса в зеленой хвойной темноте Стоят, покой земли оберегая. И облака проходят тяжело, Отражены в озерной

Киров с нами

1 Домов затемненных громады В зловещем подобии сна, В железных ночах Ленинграда Осадной поры тишина. Но тишь разрывается воем — Сирены зовут на посты,

Земляки встречаются в Мадрасе

Далеко остались джунгли, пальмы, храмы, Город-сад, зеленая река. Вечером, примчав с Цейлона прямо, Встретил я в Мадрасе земляка. И земляк — натура боевая, И

Баллада о гвоздях

Спокойно трубку докурил до конца, Спокойно улыбку стер с лица. «Команда, во фронт! Офицеры, вперед!» Сухими шагами командир идет. И слова равняются в полный

Гулливер играет в карты

В глазах Гулливера азарта нагар, Коньяка и сигар лиловые путы,- В ручонки зажав коллекции карт, Сидят перед ним лилипуты. Пока банкомет разевает зев, Крапленой

Полюбила меня не любовью

Полюбила меня не любовью, — Как березу огонь — горячо. Веселее зари над становьем Молодое блестело плечо. Но не песней, не бранью, не ладом

Хочу, чтоб стих был тонок, словно шелк

Хочу, чтоб стих был тонок, словно шелк, Не для того, чтоб в шепот перешел. Но я сейчас сжимаю стих в комок Не для того,

Праздничный, веселый, бесноватый

Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про землю стоит говорить. Даже породниться с нею стоит, Снова глину

Инд

Я рад, что видел у Аттока Могучий Инд в расцвете сил И весь размах его потока, Который землю веселил. И я, смотря, как дышит