Свет раскромсал полтьмы, как добрый каравай. Свет полоснул тебя. Не прячься в плечи! Горячего нутра во мраке не скрывай, последний хлебец, вынутый из печи! Да плачут по тебе горячим воском свечи! Она была одна, орлиная звезда! Она сияла, как исчадье мысли. (Беспомощней птенцов из темного гнезда другие звезды падали и висли). Бог с вами! – жалобно вопила благостыня. Ласкал владычной лапой агнца лев. И по прямой дороге шла пустыня в загон коровий и в овечий хлев. Помилуй сираго, наполни праздного! Возсия мирови (эхма!) свет разума. И над землей стояло Рождество, как бы вселенная у черного причала. А крохотное Божество еще не плакало и не кричало. Добру по мелочи недолго наблошниться. (Тем паче во хлеву). Добра везде что блох. Вселенная моя, ужели ты божница? Моленная моя, ужели ты блажница, где колобродит лекарь-знахарь Бог? Помилуй сираго, наполни праздного! Возсия мирови (эхма!) свет разума. Блажному Мирушке свет разума сиял, огромный пламенный кулак, и весь народ земной завопиял на радостях от сих невыносимых благ. Седея, мудрецы учились у звезды и в хлевушок добрались до зари, вещая, как пророки и цари, с текучего престола бороды. И небо и земля дорогою предлинной вытягивались за звездой орлиной. С похода Кирова до боя Крассова возсия мирови (эхма!) свет разума. Свет разума сиял, как праздничная ель. Блистал хрусталь в слезах от водки. Земля ложилась в зиму, как в постель, и слушала рождественские сводки. А сводки пели, жили, просто были и, будто волки на овечек, выли. И разум электрический сиял во всей вселенной, как в пустой гостиной (иль во хлеву). И на столе зиял огромной раною фиал с непретворенною в мадеру кровью… И гнал мужик предлинной хворостиной ораву кроткую коровью, не зная сам куда. И шла над ним орлиная звезда, и шла за ними нищая планида. От света разума зажегся мир ночной и погорел! И плакала обида турбинным воем станции речной. Любила милого, дошла до разного! Возсия мирови (эхма!) свет разума. У мудрецов росла в запруде борода, орлиная звезда болталась при петлице, и как галактики горели города, бочком пристраиваясь к небылице. Как гусь рождественский, свет разума сиял, товарищ поросенку с хреном, и вдохновенным девкам-иппокренам вливали в глотку ярости фиал. Свет разума сиял. Кружилось Рождество. Трегубый труд пришел на торжество, и рыла высунули из мечей орала, а крохотное Божество в хлеву истошным голосом орало.
(2 votes, average: 4,00 out of 5)