Я думаю, я сам себе универсам, куда я захожу по надобностям разным. Открыт бываю я и людям, и часам, пространству грузному и хрупким чудесам, погоде на сердце и пьяным голосам, и кособокой скуке, и соблазнам. Все есть во мне, чтобы по горло жить! (В придачу ко всему и распри даже.) Фасованно могу себя я предложить, готов с утра к великой распродаже. Завистники-глаза сверкают, как витрины, устраивая трижды в день смотрины. Сквозь них проходит день в универмаг, облизываясь, будто бешбармак. Вот полки, белые и твердые, что кость, нагружены чуть охлажденным мясом. Утроба нежится, подобная колбасам. Но кто это «ого!» проокал басом? Кто взгляд в меня забил, как в стену гвоздь? Не трогайте меня! Своим я занят делом! А если нужно что – ходите по отделам. Вон головы мои, как лысые сыры, лежат, лишенные и плеч и шеи, и рады, что в них есть червивые траншеи, и рады от дыры и до дыры. Лежат они, округло хорошея, как с неба выставленные миры. Лежат они невдалеке от масла, которое белеющую плоть поставило стеной, за пряслом прясло, но в масле не катаются. Колоть ножом их не велел Господь, и по частям они обречены железу и жизни, как вседневному надрезу. Располосованный наискосок, как лососины розовый кусок, не может рот полунемой открыться, а кровь густеет, как томатный сок. И из ладони, словно из корытца, сухие пальчики, как веточки корицы. И каждый мой отдел не оттого ль высок, что мне затылок, темя и висок украсили и соль и сахарный песок? Ой, полным-полна авоська! Есть и перец в ней и лук. Не жалей ни слез, ни воска, ни утраты, ни разлук. Все есть во мне. И жить – как жрать и жрать. Надежде я свояк, а делу кум. Могу товар своей рукой-владыкой брать и по-лукулловски жевать рахат-лукум. Рабочий день, бывает, разворчится, а в деньгах ветер, свист и кутерьма. Соскочит с полки баночка горчицы и в руки прыгает сама… Чужой огромной жизни послужи-ка, и прянут пряности в открытый рот, как рать, язык и небо обожжет аджика, крапивой продерет. А жить – как брать и жрать. Во всякой жизни есть и нужен привкус, но жизнью торговать, ей-Богу, нелегко! Проторговался – так возьмут за гривку-с да и на солнышко, как за ушко. Проторговался – так сиди и шамкай, гляди вослед, как в самый зад судьбе, когда универсам с универсамкой, качая сумками, идут к себе. Ой, пустым-пуста моя авоська! В ней не я ль попался в сеть? С плеч головушку ты сбрось-ка, что ж ей попусту висеть? Все есть во мне. И назло контроверзам чиновничьим и страхолюдью зим универсам стоит, как универзум, как суетливый Божий гомозин. И стану ожидать я с Богом очной ставки, в полночный час всплакнув по волосам. И буду ждать на судном на прилавке, когда закроется универсам. Как вы полны, земные пять минут, когда пекут блины, белье стирают, торгуют телом, песенку поют, целуются, в квартире прибирают, в трамвае едут и судьбу клянут, животики от смеха надрывают, рожают и пускают в дело кнут, возводят из соломинок уют, по морде бьют, ломают, созидают, и дремлют, и от пули умирают иль просто Богу душу отдают.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)