Ты думаешь, что мне — не по годам, Я очень редко раскрываю душу, — Я расскажу тебе про Магадан — Слушай! Как я видел
Стихотворения поэта Высоцкий Владимир Семенович
Дамы, господа, — других не вижу здесь, Блеск, изыск и общество прелестны! Сотвори, господь, хоть пятьдесят Одесс, — Все равно в Одессе будет тесно.
Неужто здесь сошелся клином свет, Верней, клинком ошибочных возмездий… И было мне неполных двадцать лет, Когда меня зарезали в подъезде. Он скалился открыто —
Я вам, ребята, на мозги не капаю, Но вот он — перегиб и парадокс: Кого-то выбирают римским папою — Кого-то запирают в тесный бокс.
Я — Робин Гусь, не робкий гусь, Но я не трус, но я боюсь, Что обо мне вы слышать не могли. Я славный гусь,
Приехал в Монако какой-то вояка, Зашел в казино и спустил капитал, И внутренний голос воскликнул, расстроясь: «Эх, елки-моталки, — опять проиграл!» Банкрот заорал: «Кто
То светлеет на душе, а то туманится, То безоблачно вокруг, то — снегопад. Ну а время — то бежит, то тянется, Не вскачь, не
Мы без этих машин — словно птицы без крыл, — Пуще зелья нас приворожила Пара сот лошадиных сил И, должно быть, нечистая сила. Нас
Она на двор — он со двора, — Такая уж любовь у них. А он работает с утра, Всегда с утра работает. Ее и
Копи! Ладно, мысли свои вздорные копи! Топи! Ладно, баньку мне по-черному топи! Вопи! Все равно меня утопишь, но вопи!.. Топи. Только баньку мне, как
Муру на блюде доедаю подчистую. Глядите, люди, как я смело протестую! Хоть я икаю, но твердею, как Спаситель, И попадаю за идею в вытрезвитель.
Комментатор из своей кабины Кроет нас для красного словца, — Но недаром клуб «Фиорентина» Предлагал мильон за Бышевца. Что ж, Пеле, как Пеле, Объясняю
Здравствуй, «Юность», это я, Аня Чепурная. Я — ровесница твоя, то есть молодая. То есть мама говорит, внука не желая: рано больно, дескать, стыд,
Жил-был человек, который очень много видел И бывал бог знает где и с кем, Все умел, все знал, и даже мухи не обидел, Даже
Шар огненный все просквозил, Все перепек, перепалил, И, как груженый лимузин, За полдень он перевалил, — Но где-то там — в зените был (Он
Наш киль скользит по Дону ли, по Шпрее, По Темзе ли, по Сене режет киль? Куда, куда вы, милые евреи, Неужто к Иордану в
Когда наши устои уродские Разнесла революция в прах, — Жили в Риме евреи Высоцкие, Не известные в высших кругах.
Вот и кончился процесс, Не слыхать овацию — Без оваций все и без Права на кассацию. Изругали в пух и прах, — И статья
В томленьи одиноком, В тени, не на виду, Под неусыпным оком Цвела она в саду. Маман — всегда с друзьями, Папа́ от них сбежал,
Слухи по России верховодят И со сплетней в терции поют. Ну а где-то рядом с ними ходит Правда, на которую плюют.
Город уши заткнул и уснуть захотел, И все граждане спрятались в норы. А у меня в этот час еще тысяча дел, — Задерни шторы
Как заарканенный — Рядом приставленный, Дважды пораненный, Дважды представленный.
Поздравить мы тебя решили (Пусть с опозданием большим — У нас с детьми заботы были): Живи сто лет на радость им.
Погода славная, А это главное. И мне на ум пришла мыслишка презабавная, — Но не о господе И не о космосе — Все эти
В Тридевятом государстве (трижды девять — двадцать семь) все держалось на коварстве — без проблем и без систем. Нет того, чтобы сам воевать, —
Сколько я, сколько я видел на свете их — Странных людей, равнодушных, слепых! Скользко — и… скользко — и падали третьи, Не замечая, не
Этот шум — не начало конца, Не повторная гибель Помпеи — Спор вели три великих глупца: Кто из них, из великих, глупее. Первый выл:
На границе с Турцией или с Пакистаном — Полоса нейтральная, а справа, где кусты, — Наши пограничники с нашим капитаном, А на левой стороне
Я рос как вся дворовая шпана — Мы пили водку, пели песни ночью, — И не любили мы Сережку Фомина За то, что он
Отбросив прочь свой деревянный посох, Упав на снег и полежав ничком, Я встал — и сел в «погибель на колесах», Презрев передвижение пешком. Я
Если болен глобально ты Или болен физически, Заболел эпохально ты Или периодически. Не ходи ты по частникам, Не плати ты им грошики. Иди к
Я изучил все ноты от и до, Но кто мне на вопрос ответит прямо? Ведь начинают гаммы с ноты «до» И ею же заканчивают
Как все, как это было? — И в кулисах, и у вокзала Ты, как будто бы банное мыло, Устранялась и ускользала. Перепутаны все мои
Целуя знамя в пропыленный шелк И выплюнув в отчаяньи протезы, Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк! Презрейте смерть, мои головорезы!» И смятыми знаменами горды,
В стае диких гусей был второй, Он всегда вырывался вперед, Гуси дико орали: «Встань в строй!» И опять продолжали полет. А однажды за Красной
Нараспашку — при любой погоде, Босиком хожу по лужам и росе. Даже конь мой иноходью ходит, Это значит — иначе, чем все. Я иду
То бишь, о чем? — о невесте я: Стерва и малость скупа, Очень красивая бестия, С ямкой в районе пупка. Вдоль-поперек, по окружности Лучше
Не давали мне покоя Твои руки, твои губы, Мое дело воровское Шло на убыль, шло на убыль. Я все реже, я все меньше Воровал,
Наш Федя с детства связан был с землею — Домой таскал и щебень и гранит… Однажды он домой принес такое, Что мама с папой
Сидели, пили вразнобой мадеру, «Старку», «Зверобой», — и вдруг нас всех зовут в забой до одного. У нас стахановец-гагановец- загладовец — и надо ведь,
Солдат всегда здоров, Солдат на все готов, — И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог. И не остановиться, И не сменить ноги,
«Я б тоже согласился на полет, Чтоб приобресть блага по возвращеньи! — Так кто-то говорил. — Да им везет!..» — Так что ж он
У профессиональных игроков Любая масть ложится перед червой, — Так век двадцатый — лучший из веков — Как шлюха упадет под двадцать первый. Я
У нас вчера с позавчера шла спокойная игра — Козырей в колоде каждому хватало, И сходились мы на том, что, оставшись при своем, Расходились,
Едешь ли в поезде, в автомобиле, Или гуляешь, хлебнувши винца, — При современном машинном обилье Трудно по жизни пройти до конца. Вот вам авария:
Когда вода всемирного потопа Вернулась вновь в границы берегов, Из пены уходящего потока На берег тихо выбралась любовь И растворилась в воздухе до срока,
Вы мне не поверите и просто не поймете — В космосе страшней, чем даже в Дантовском аду! По пространству-времени мы прем на звездолете, Как
Я склонен думать, гражданин судья, Что прокурор сегодня был поддавши, Ведь нападавшим вовсе не был я, А я, скорее, даже — пострадавший. Зачем я
В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, На кручах таких, на какие никто не проник, Жило-поживало веселое горное эхо, Оно отзывалось на крик
Мне не надо посул, обещаний не надо, Не рядите меня в соболя, в шеншеля. Я хочу посмотреть, кто из вас будет рядом, Когда впереди