Мы многократным эхом отражаясь, в век уместив четыре поколенья, бежим, о землю глухо спотыкаясь, в кровь обдирая локти и колени. О человечество, ты вечно
Стихотворения поэта Хлебникова Марина Сергеевна
Белый лист чист и гол, Гол и чист белый стол. Белый свет стар и сед, Видел все белый свет. Видел все белый лист —
Каюсь, да, хватила лишку — потянуло к болтовне. Верь мне, милый мой, не слишком, но коль веришь — только мне! Я тебе не напророчу
Жили — как не жили, сморщились, свянули, съежились… Те, что невежливы, тихо на нолик умножились, тех, кто подскакивал, влет покрошили — мол, не черта!
Безмысленно, темно и сонно толкаясь в утренней тусовке, вжимаясь в гущу тел бесполых, чтоб додремать ночные бредни, не поднимая век брезгливых на неизменные пейзажи
Япония, манишь ты неспроста: как скрытая вуалью красота, как чья-то тень манит из-за угла, как женщина, что так и не пришла, как прерванный в
Курьерский поезд — скорые друзья, плацкартное расхристанное братство. От преферанса можно отказаться, а от расспросов спрятаться нельзя Здесь, дохлебав дежурный кипяток, домашним зельем полнятся
Все города, в которых не жила, но так хотела жить — до заиканья! — границами, барьерами, веками отделены… Помпейская зола с мадридской кровью, с
Калейдоскопная жизнь — маята и круженье, А суть неизменна, меняется лишь отраженье: В десятке стекляшек все Гоголи, Гегели, Канты… Десяток стекляшек в бессчетности вариантов…
Проще и обнаженней стало на белом свете — сами уходят жены, сами взрослеют дети… Преданность разбазарив, дружбу корыстью метим, и попадаем сами в собственной
Ищу свое лицо — Сегодня во вчерашнем… Дружила с подлецом — сегодня стало страшно, сегодня ноет зуб, как совести бы надо, — стираю краску
Заживем мы светло и безбедно, без оглядок на дедовский морок, без российского бражного бреда, без любимых лаптей и опорок… Мы еще удивим политесом напомаженных
Любое время исторично — и час, и век, и день за днем… Кому дано категорично судить о времени своем? Оно еще расставит знаки, оно
Налетела такая тоска, Что хоть вой, хоть сонеты пиши… В Белом море гуляет треска, В Черном море — одни голыши…
Из вечера в вечер сзываю ушедших на вече и стол накрываю на вечных двенадцать персон… В тяжелых подсвечниках быстрые плавятся свечи, и тени по
Мне хочется туда, где я не буду нищей, где тело распылив, не стоя ни гроша, без соли и воды, без копоти и пищи синичкино
Господине мой, князь! Лодку губит не море, но ветры. Путь к концу не длинней миллиметра, если с прошлым утрачена связь, если ветер срывает с
Постыден акт холодного ума с крупинками гашишных возбуждений — три маковых зерна и вырожденье: Верлен — верлибр — верхушки — Хохлома! Макайте хлеб в
Пахнет скукой аптечной, Небосвод — как дыра. Утро выцвело в вечер, День ушел во вчера — Пробежал пустозвонно, Без особых примет, Скрипнул дверью балконной
Надрывался экран в сто глоток, извергая бодрящий текст. Парень встал от стола голодным, звук убрал — вот и весь протест. Мы росли — кто
Сочится кровь из треснувшей губы, такое время, что не до улыбок. И лозунги по-прежнему грубы для золотых и просто мелких рыбок. Лелеять этих, нежных,
Ах, что за потолки! Белить бы да белить! И люстра на крюке висит сиротски косо… Какому бы врагу ехидно подарить похмельную любовь великоросса?.. Он,
В вашей коллекции нет ни открыток, ни бабочек, вас не манит терпкий дух затерявшихся лавочек. Пыльные книги, монеты и марки старинные не заставляют листать
Падает тень на лица, время летит, пыля. Выпустила синицу, где искать журавля? Прошлых дел вереница — шелковая петля. Где ты, моя синица? Сколько ждать
Руки в теплых карманах, ноги в теплом — на «манке», я иду по Басманной, я иду по Лубянке, По лубку на Арбате, по кабацкому
Не по Империи тоска — мне на земле довольно места, о том, как лихо бьют с носка от Шикотана и до Бреста, И непонятно,
«Короче» — медное слово Из словаря людоедов, «Короче» — синий рубец От замаха нагайки. «Короче» — и заворачиваются гайки, До срыва резьбы, До визга
Забудь о христианском прощеньи и в вечные друзья не зови — короткое, как бунт очищенье, замешено на дикой крови!.. Светлы власы — да темная
«Девочка на шаре» Пикассо: девочка — арена — шарик между… До паденья только волосок, но на непаденье есть надежда… Мы стоим, как девочка на
Не жгите архивы, имущие, длящие власть! Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке, Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки, Страшась, как в безумье,
От нынешних сует, от пестряди знамен, от полусытых лет потянет вглубь времен. Их норов крут и прост, как формула воды: за разговеньем — пост
Черной шалью с душными кистями Август бросил ночь мне на плечо, Щедро звезды высыпал горстями И луну привесил на крючок. Замерли дневных напевов струны,
«Ты мальчик или девочка? — к ребенку пристают. — Не Ленечка, а Леночка!» И яблочко дают. Глядит малыш доверчиво На дядь до потолка —
Помнишь, когда этот парус был новым и ярким, Ты говорил — Пенелопа ждала Одиссея, Я привезу тебе кучу заморских подарков, Будут соседки судачить от
И снова я играю в компромисс, опять колдуют призрачные тени, и снова уплывает главный приз, разбитый о размытость и сомненья. И безнадежность возведя в
Воздух вспенен полетом бражниц, растревоженных летним зноем… День таит в темноте овражин запах мяты и зверобоя От жары полиняло небо, тянет с поля медовой
Абрамцевская осень Левитанье… Ни ветерка — Кленовый лет в отвес… В коряжинах река, Недальний лес, И нарастанье Той тишины до ломоты в ушах, Где
Легко не лгать, когда не лгать легко, легко быть смелым, если жизнь спокойна — уныла, благонравна и пристойна, как утренняя каша с молоком. Но
Почему не несут меня крылья? Ты приехал, а я не спешу… Будто радость присыпана пылью, и по пыли я тряпкой вожу. В лихорадке утюг
Если дело «табак», то вирджинский, — нынче кейсом зовется сума. Объясните мне, Вацлав Нижинский, отчего вы сходили с ума? Отчего в ароматном Париже, где
Т. Жмайло Великих замыслов не жаль, И Божий промысел неведом… Вернись ко мне, Моя Печаль, Я накормлю тебя обедом. По нашим скудным временам —
На самом краю обретенного рая сижу… загораю… болтаю ногами, глотаю маслины, в прищур, как в прицел, заресниченный, длинный то бабочка влезет, то дынная корка,
Вечерний бриз причесывает скверы, Дневные раны лечит терпким йодом, Вечерний бриз — всего лишь полумера: В июльской топке краткосрочный отдых. Вечерний бриз петляет по
Уехал друг Давид — Осталась плешь в загаре… Качает ветер дни, Как мусор на плаву… От прошлого знобит, От «нончего» — кумарит, Тошнит от
Пушкин нынче жених, Мчатся кони вразлет, Топот взвился и стих У Никитских ворот. Два венчальных кольца, Счастьем сведенный рот — Как начало конца Или
Отвернулся Господь от меня, не дал тех стихов, за которыми лишь небо, и за то, что ложилась судьба решкой, отвернулся Господь от меня грешной…
Я хочу отогреться у Ваших неярких огней от заезженных дружб с их болезненным кратким стаккато… Мне не надо пожарищ, — мы будем честней и
Христа ради, молю! Христа ради — подай мне надежду, Христа ради, прошу, даже яд из руки твоей — сладость… Дай смотреть на тебя, дай
Все войдет в берега, как Яик и Ока по весне, напоив заливные луга, входят в русло. Так пейте же, пейте пока пить дают. Пейте
Как на духу! — кричу. — Как на духу!» Духанщик скалит зубы: «Генацвале! Пей «Хванчкару», закусывай хинкали и плюй совсем на эту чепуху!» «Как