Озабоченной мухой, бодающей тупо стекло, деловым паучком, отрезающим мухе пути, домработницей Тоней, уверенной, что истекло время жизни пустых насекомых, и надо мести паутину со
Стихотворения поэта Хлебникова Марина Сергеевна
Хочешь, я все придумаю: беседку в лиловых сумерках, сосну в золотых фонариках и дом из воздушных шариков?.. Придумаю, хочешь, зиму? Летит она мимо, мимо
Когда совсем просох асфальт, и тополя раскрыли губы ветрам, и юный альт скворца взорвался в сумраке скворечни, когда запенились черешни, и по ночам светло
Мелкотравчаты все измышленья — в них ни грамма от боли всерьез, — от томленья до тихого тленья цепь заученных формул и поз… Да простится
В разобщеньи под общей крышей — автономность опасный зверь! — отвыкаем друг друга слышать, не считаем людских потерь. Дом гудит, как весенний улей, чудо
Прости меня, невыплаканный стих, за то, что суховато и прохладно жила, росла… За то, что голос тих, за то, что неблизка перу баллада, прости
Через асфальт проклюнулась трава, слепой росток, тонюсенькая жилка на свет и дождь открыто заявила природой закрепленные права. Через асфальт былинками, травой протеплилась упрямая надежда…
По Итальянской, по Итальянской Бьются копыта, мчится коляска Солнце сквозь листья — в бешеной пляске, По Итальянской мчится коляска. К белой ротонде, кованым стрелам,
Как хорошо — я выключила свет, на цыпочках подкралась и тихонько поцеловала шрам над правым веком… Ты вздрогнул и проснулся. Тридцать лет твоя щека
Младенческая, ясная душа в твоих глазах святым сияет светом… Как, девочка, ты будешь хороша, пока не догадаешься об этом!
Версификатор, пиши верлибры, если хочешь знать свои истинные размеры. Рифма — красивая полумера, облекающая негодную мыслишку в пристойную форму: — Как тебе? — Норма!
Еще не хлам, уже не вещи… С собой — никак. Бросать — неловко… Хозяйка знает, сколько трещин под этой спешной лакировкой. Что — от
Хамство бывает разное — трамвайное и площадное, любезное, безобразное, трусливое, беспощадное. Мелкое хамство, лабазное, где-то в корню не удавленное, разное хамство, разное. Хуже —
Ни слов, ни шороха, ни птицы — песок, пригревший ковыли, ведет зыбучую границу на стыке моря и земли. И остывает след непрочный, ненужный, зябкий
Какой мужчина! Ах, какой мужчина! Он, без сомненья, знает в жизни толк: сменил работу, женщину, машину и вылетел на следующий виток!..
На этот снег — закатный, розовый — не вам бы, братцы, косоротиться!.. Пляшите! Меншиков в — Березове, и он оттуда не воротится… Опало золото
Что такое жестокость: когда умирает душа, или просто душа не успела на свет появиться? Что такое жестокость? Когда еще нет малыша, а бумага с
Год за два: недосып, перекуры, треск машинки, и лето — не в лето… У соседа — фазенда и куры. У меня — кофеек с
Опять толкают сирых к дележу: вороне Бог не шлет — все это сказки! Так много в патронташах алой краски, что я палитру под замком
Ночь на этой стороне Земли… Даже днем ночная мгла и сырость… Наблюдаю в дырочку от сыра Ночь на этой стороне Земли В ночь на
Сочится одиночество из пор оконных, сочится одиночество из глаз иконных, сочится одиночество, и нет закона — и Бога нет, кому же бить поклоны? Людей
…А потом мы ослепли, но как-то не сразу дошло — если полная тьма, ни к чему это хрупкое зренье. Долго жили надеждой, варили траву
Когда-нибудь, сорвав звезду с небес, светившую беспечно и послушно, придет сознанье — скучно стало Без, Но ведь и с нею тоже было скучно. Срыванье
Баллистика есть точная наука. Когда в твоих руках согнется луком упругий стан, и к темным небесам закинутся грудей боеголовки, прошу тебя: не божьею коровкой,
Не побелел до снега лебеденок, а землю первой солью занесло… Не вовремя родившийся ребенок не вовремя поднялся на крыло. Теперь не улететь… Утюжит воду,
Внезапно, как сбегает молоко, сбежал покой, откинув одеяло, и туфельки помчались так легко, что платье за ногой не успевало, и не гадалось: «Быть или
1. А было все гораздо проще — был просто город, просто площадь, был просто дождь, слепой, как росчерк, тире слагающий из точек, И был
А перед временем потерь Все легче цепь приобретений — Для горько пахнущих растений Вот — вот должна открыться дверь… И сухо хрустнет первый лед,
Рожденные под визгом под тетивным ковали не стрелу себе, но щит, кривили рты — мол, лезут вверх прыщи! — и прятались, скрывая страх противный.
Будто жизнь чужую проживаю, будто впереди еще рожденье — укушу свой палец — нет, живая! У зеркал застыну — привиденье… Пахнет вечер ладанно и
С рожденья бесхозные псы, на свалках царящие вольно, нет лужи — полижут росы и малостью этой довольны. Хозяина нет — не беда, любому хвостом
Сто тысяч лет с неведомых планет летят на землю сборщики налогов — не ангелы, рассеивая свет, но мытари, отыскивая след, Божественного промысла — в
Странное слово застряло на уровне бреда — в диком ряду между ламой и бряцаньем шпор… Память ночная, ведунья, спаси и поведай, кто же такой
Не итоги — так, мысли вслух, бормотанье, летучий лепет… Тополей воробьиный пух летним снегом кружит и лепит. И прохожий — один из ста —
Незавершенность совершенства и совершенство недомолвок — на белом четкий контур жеста лишь чуть приподнимает полог… За ним — огонь, и мысль, и сила, и
Как пощечина на остывшем асфальте багровеет кленовая пятерня. Дождь. Сентябрь. И для меня уже окончился год.
Ну, что мне поля — горожанке в шестом поколеньи? Ну, что мне дрозды, если путаю их с соловьем? К мощенному плену привыкнув еще до
Безвольно плыть по утренней волне, сплетенной из предзимнего тумана, плащи, пальто, плешивые платаны привычно оставляя в стороне. Кофейной чашкой долго согревать озябшие, негнущиеся пальцы,
Не прощаясь, тихонько уйду, не накликав на дом ваш беду, льдом растаю на краешке дня — белый свет, отдохни от меня! Все останется: ветер
В кофейне, что сбегает к морю клином, официант шептал мне возмущенно: — Здесь кофе пьют старейшие мужчины! Не нарушай традиции, девчонка! Завешена тропа молочным
Мы уходим в себя, как отшельники в домик витой, отболев маятой, оборвав поводки, но — в ошейниках… Отстраненные, потусторонние, каждым атомом посторонние. Негонимые, нехранимые,
Пальцы не просят колец, уши не просят серег… Зодиакальный Стрелец над головами залег… … Если бы веком назад, — было бы время балов, и
Оттого, что нам вместе нельзя, как немыслимо врозь, Оттого, что Вселенная терпит беспутство комет, Оттого неизбежно на ось натыкается ось, Высекая по искре сверхновый
День проступает сквозь шторы, сквозь дымный угар. День проступает — и надо ли праздновать труса? Тонко над ухом зудит тонконогий комар… Этот — укусит.
Опять крылом взметнулся парус, опять все сказаны слова, и вымпела веселый гарус опять ласкает синева… Отжатый линией прибоя, ты даже в мыслях не со
Детство вниз скатилось по перилам, ясный взгляд, прощальный взмах платка, ласточкой весенней в небе взмыло и осталось запахом цветка…
Под горку змейкой Стекает улица, Подъезд, скамейка, Фонарь сутулится, Фасад заплатанный, Морщины стен — Далекий, ласковый, Мой детский плен. Старушка — лестница, Витраж, перила
То ли ночь нежна, то ли я нужна — не подумать, пока лечу под твоим крылом под тупым углом на лампаду ли, на свечу,
Здесь спорили о сути бытия: «Что этот мир? Что в этом мире я? — ораторствовал некий гражданин. — Вопрос не стоит порванных штанин! Мир
А дел осталось мало — только выжить зачем-то, что уму непостижимо… Отсрочить приговор, не смазать лыжи, писать, как пропись, крупно и с нажимом свой