Был мир неузнанным и странным, Война — картиннее игры, Князья сидели по курганам, Справляя тризны и пиры. Тогда Земля еще не круглой — Продолговатою
Стихотворения поэта Жданов Игорь Николаевич
Эти, что всех громче голосили, Дураков ловили на крючок, Как Аляску, продали Россию, Деньги поделили — и молчок. И вопят, сопя и подвывая, Кто
Тихий ангел пролетел, Умудренный и плечистый, — Зашумел большой и чистый Новый чайник на плите. Тихий ангел пролетел, Утешительный и важный, — Кот, нахальный
Все сгорело, что могло гореть, Жизнь давно на праздник не похожа. Как бы поудобней помереть, Ни врачей, ни близких не тревожа? Я уже смотрю
Синеют окна. Скоро — одиночество. Ночь декабря задушит тишиной, И кто-то злой — без имени и отчества — Плохую шутку выкинет со мной. Свет
Я живу на этот раз, Чтоб не засветиться, В отдалении от вас, Госпожа Столица. Не стыжусь преклонных лет, Не блюду морали, Денег нет, талонов
Где все? Хочу спросить — и не могу. Где вы живете, девочки худые? Куда девались парни налитые? Еще видны их тени на лугу. С
Слушай меня, Распятый, Знающий, что к чему, Я говорю в закаты, Я говорю во тьму: Ты расторопно начал, Гибель готовя мне Матери
Меня вчера ударил мент — Товарищ Упокой, За то, что я интеллигент, Занюханный такой. «Ты бомж! — орал он. — Ты жидам Продался, дармоед!
Обличали. Стряпали дела. Возбуждались как-то некрасиво, Чуть меня в могилу не свела Правота родного коллектива. Люди стервенели на глазах. Был их гнев гражданский непомерен.
Куда ушли былые корабли? Где утонули наши пароходы? И где народы, что костьми легли В угоду грозной прихоти природы? Где прошлый год? Тот месяц?
Получку раздал — и опять ни рубля, И нет простыней на кровати. Бутылка перцовой, а то «имбиря», И вечные кильки в томате. Гитара в
Привязанность собачья — не по мне: Не должен друг Бежать на свист и запах, Покорно уши прижимать к спине, Смешить гостей — Ходить на
Вот ругают… Значит, раскусили, Значит, кой-кому не по себе. У меня в запасе пол-России, И еще полжизни по судьбе. Мне ли придорожною травою У
О, редактор толстого журнала! Да продлится долго жизнь твоя! Удостой двойного гонорара: Мой соавтор жаждет, как и я. Понимаешь, дело не в оплате, Но
Плевать на перестройки, Неустройки, — Мне по душе халявное житье: Пальто с помойки, Сапоги — с помойки И куртка с капюшоном — из нее.
Зеленый свет от лампочек твоих, Москва ночная, родина ночная. Давай с тобою выпьем на двоих, Не мудрствуя и бед не причиняя. По улицам броди
Нет правды на Руси, В милиции — порядка, Осталось «гой еси!», Пол-литра и трехрядка. Нет мудрых стариков И нет разумных деток, Нет пользы от
Ты сегодня шагами сбивчивыми По проспекту идешь одна, Настороженная, отзывчивая, Как натянутая струна. А в лицо тебе снег кидается, Ветер волосы ворошит, Что-то давнее
В этом мире — неосторожном — Осторожничать надо ль мне? Ведь в кошмаре автодорожном Чаще гибнут, чем на войне. В этой жизни, необратимой, Как
На плечах холщовая рубаха, Ровной скобкой волосы легли. Снится мне, что я славянский пахарь, Вольный пахарь дедовской земли. Догорают зори, догорают. Гаснут одинокие лучи.
Вы говорите — сила в ней, В моей строке, в моей натуре, — Я просто чувствую верней Листвы смятенье перед бурей. Вы говорите —
На черном небе вспышки голубей, — Еще война нам кажется нелепой, Еще хватает вермута и хлеба, Простой любви, неумерших друзей. Еще никто ни в
Такой уж день нелепый выпал, Я — будто у себя украл: Пить не хотелось мне, а выпил, Врать не хотелось, а соврал. Мне не
Без паники! Сжигайте корабли! Здесь торжище, Здесь лезут вон из кожи, Как лисьи дыры в зелени земли, Глаза зияют, и лоснятся рожи. Киношный мальчик
Простят ли нам страх и усталость? Ведь все же не наша вина — Россия, какая досталась, Какая случилась, война. Совсем не об этом мечталось,
Все умерли, А мы еще живем. Какая неуютная планета! Но все же легче коротать вдвоем Глухие ночи, поздние рассветы. Замкнулся круг — И снова
Обложила тоска, и достойного выхода нет. Все сижу и вздыхаю: — О, слава! О, юность! О, старость! У меня появился один осторожный поэт. «Вы
Давно волненья нет в помине, Лишь озаренья да тоска… Шипит, пузырится в камине Сырая старая доска. В который раз встречаю вечер, И ночь надвинулась
Я не знаю — «лепо иль нелепо Ныне бяшеть…» Но сдается мне, Что она ничуть не хуже склепа — Камера с решеткой на окне.
Нет, поэты лоб не подставляют, Не торопят страшного конца, — Просто, их в живых не оставляют Люди, потерявшие сердца. Каждый знал, что он один
I На клумбах — вялые гвоздики, Худые ветки в синеве. Я так соскучился по дикой, По непричесанной траве. Чтоб не зеленые массивы, А просто
Я тебе не буду нужен Ровно через год: Я подавлен, и простужен, И совсем не тот. Я ревнивый, и неловкий, Пьяница к тому ж.
Как я жил! Другому не приснится. Сколько бодрых спятило с ума? Позади маячила больница, Впереди мерещилась тюрьма. Но пришел кормилец и поилец Под ура,
«…Смотри, царевна! Ты будешь плакать обо мне» Смердит поверженный дракон, Кощей дымится серным прахом. — Вставай, царевна! Выйди вон! Конец и снам твоим, и
А на задворках страны Грохот гранат и орудий, — Грязное дело войны Делают чистые люди. Верящих в честь и закон, В каждую букву устава,
Если над миром Последняя грянет беда, Конные статуи, Стройся в четыре ряда! Бронзовых вас Наберется едва легион, — Войско бессмертных, Созвездие стран и времен.
«Надо знать со школькой парты, Как важны стране стандарты.» На спичках написано — «спички», На водке написано — «водка». Спасибо бессмертной привычке За крупную
Не помню такого зловещего лета, — Один за другим уплывают гробы. Там первая женщина — мука поэта, Последняя женщина — шутка судьбы. И с
1 Бродили, считали трупы, Совали гильзы в карман. Все было жутко и тупо, Вонючий синел туман. Кого-то вели куда-то, Охранник его шмонал, А кто-то
Тревожно мне И не с кем поделиться Бессрочным одиночеством своим. Вон той звезде простуженной не спится. Открыл окно — давай поговорим. Я тишины окрестной