Я не знаю, какие долины Приютят мой случайный привал: Кликнул вдаль меня клин журавлиный, По родимым дорогам позвал. Нет за мной ни грозы, ни
Стихотворения поэта Андреев Даниил Леонидович
В пыльный вечер и днями жаркими, Обещая прохладный кров, Многолюдными манят парками Гребни загородных холмов. Там, зеркальными вея водами, К югу медленна и широка,
Часы, часы ласкать глазами Один и тот же скудный холм, Ловить наитья и сказанья В приливе дней, в прибое волн, И говорить с людьми
Другу ли скажешь — нахмурится, вздрогнет И оборвет с укором. Если б он знал, что столько и дрог нет, Сколько потребуют скоро. Заговоришь об
В сизый пасмурный день я любил серовато-мышиный, Мягко устланный зал — и в тиши подойти к полотну, Где лиловая тень по трехгранным алмазным вершинам
…Но папоротник абажура Сквозит цветком нездешних стран… Бывало, ночью сядет Шура У тихой лампы на диван. Чуть слышен дождь по ближним крышам. Да свет
О, у Тебя в блаженном мире мало ли Гонцов — сюда, Готовых вниз, уступами и скалами Огня и льда? В их неземном, крылатом человечестве
Тот Наглый, нагой, как бездушный металл, Стык Слов Мне Слышался там, где мертвец обретал Свой Кров; Где Должен смириться бесплодных времен Злой Штурм; Где
И не избавил город знойный От темных дум, Клубя вокруг свой беспокойный, Нестройный шум. Как острия протяжных терний, Любой вокзал Свои гудки из мглы
Таится дремный мир сказаний, Веков родных щемящий зов В нешумной музыке прозваний Старинных русских городов. О боре сказочном и хмуром, О мухоморах в мягком
Когда не ради наслаждения, Не для корысти, не для славы, Гранить тяжелые октавы Я буду вновь в последний раз, Какие образы, видения, Пожары, вихри,
Прозреньем безжалостным я разъял Кромешную суть твою, И все же мой горький, горький фиал К ногам твоим лью и лью. Не совместимо в людском
И всегда я, всегда готов После летних ливней косых Попадать в очертанья следов — Незнакомых, мягких, босых. Вся дорога — строфы листа, Непрочитанные никогда.
Сквозь годы скитанья опять зазвучавшие речи, Сквозь годы забвенья щемящая душу тоска… Опять обнимаю знакомые некогда плечи И розовой гаванью тают в заре облака.
В дикой раме — Окружен соснами, Вечерами Вспоен росными, Дремлет в чаще (Где тут грань векам?) Настоящий Ковер странникам. Чуть вздыхая, Теплей воздуха, Он
Не можем прозревать зенит мы Очами юности, когда Порыв еще не отлит в ритмы Холодным мужеством труда. Теперь, в расчисленное слово Заковывая давний бред,
Лес не прошумит уже ни жалоб, ни хвалы: Штабелями сложены безрукие стволы. Устланный бесшумными и мягкими как пух Белыми опилками, песок горяч и сух.
…Все безвыходней, все многотрудней Длились годы железные те, Отягчая оковами будней Каждый шаг в роковой нищете. Но прошла ты по темному горю, Легкой поступью
Утро обрамляет расчерченный план. Занятья расчислены строго и сухо. А в памяти вольный шумит океан, Как в раковине молчаливого духа. Она неподкупно и гордо
Исчезли стены разбегающиеся, Пропали городские зданья: Ярчеют звезды зажигающиеся Любимого воспоминанья. Я слышу, как в гнездо укладываются Над дремлющим затоном цапли, Как сумерки с
Зорькой проснешься — батюшки, где я? Вся луговина убелена: Инеем хрустким, Запахом вкусным Прочь из овина Манит она. Вскочишь… Который? Ба, уже за шесть!
1 Когда ковчегом старинной веры Сиял над столицею Храм Христа, Весна у стен его, в тихих скверах, Была мечтательна и чиста. Привычкой радостною влекомый,
По вечерам, по чистым вечерам Полна душа тоской неутолимой: Тебе одной хрустальный стих отдам, В суровой тишине гранимый. Вступает ночь сообщницей благой, От суеты
Так лучистая Звезда Скитаний, Моя лазурная Вега Остановится над куполом дома И молодыми соснами, Дружелюбным лучом указуя Место упокоения. Как подробно, до боли вижу
Собрав ребят с околицы, с гумна, из душной хаты, Июльским предвечернем испытывал ли ты Под доброю, широкою улыбкою заката Восторженную опрометь мальчишеской лапты? Ударив
Может быть, тихою раковиной Жил я в морях Девона; Может быть, дикою вербою В Триасе безлюдном жил; Шептался листьями лаковыми С вестниками небосклона… Не
— Я берегу — Кук-ку!.. — На берегу — Кук-ку!.. …и над рекой Сон хвои и трав. И на суку — Кук-ку!.. все стерегу
Есть кодекс прав несовершеннолетних: Крик, драка, бег по краю крыш, прыжки, Игра с дождем, плесканье в лужах летних, Порт из камней, из грязи —
Мы прикоснулись, как Антей, К извечной Матери своей, Чтоб лира, Звуча прозрачно, как свирель, Запела про восторг и цель Троп мира, — Зеленых, влажных
Когда на нас военная зима Грядет — растить курганы новым скифам, И вырваться из колб грозит чума В глубь городов, мученья сократив им, И
В сотах огромного улья кроет Темень остатки утлых пиров. Перемещенные стулья строем Странно подобны сбоям строф. Муть предрассвета в щель неподвижную Вязко просачивается со
Когда не разделишь в клокочущем шторме Пучину от материков, в ночь бед, Одна лишь Заступница гибнущим в скорби, И на берегах — маяков нам
Нет: Втиснуть нельзя этот стон, этот крик В ямб: Над Лицами спящих — негаснущий лик Ламп, Дрожь Сонных видений, когда круговой Бред Пьешь, Пьешь,
Сколько ты миновал рождений, И смертей, и веков, и рас, Чтоб понять: мы земные сени Посещаем не в первый раз. Эту память поднять, как
Неистощим, беспощаден Всепроникающий зной, И путь, мимо круч и впадин, Слепит своей желтизной. Но тело все еще просит Идти по полям, идти Изгибами —
Тоскуя по древне-забытому краю, Где петли блужданий моих пролегли, Я долго по Атласу Мира гадаю, По стертым чертам терпеливой земли. В названиях рек, городов,
В нелюдимом углу долины, Где все папоротники — в росе, Мальчуганом собор из глины Строил я на речной косе. Душно-приторная медуница По болотам вокруг
Не из хроник столетий, не из дымки преданья Это жгучее знанье разрушающих сил. Сам я черпал из духа этот опыт восстанья, Терпкий оцет паденья
Гаснут горные пики. Долы млеют во мгле. Стихли щебет и крики, Дремлет птенчик в дупле; Тишиной зачарован Мир склоняется к снам… Подожди: уготован Вечный
Как будто музыкант крылатый — Невидимый владыка бури — Мчит олимпийские раскаты По сломанной клавиатуре. Аккорды… лязг… И звездный гений, Вширь распластав крыла видений,
Во всем, что ласково, что благосклонно — Твой, проницающий Землю, свет, И если шепчем, молясь «Мадонна» — Сквозь лик Марии Тебе привет. Дыханье ль
Ты ждешь меня в пустыню каменную, Где правит падший серафим, И путь твой, сквозь миры беспламенные, Для нас, живых, непредставим. Есть преступленья недосказанные, Из
Оранжевой отмелью, отмелью белой Вхожу в тебя, море, утешитель мой. Волной, обнимающей душу и тело, От горечи, пыли и праха омой. Лишь дальних холмов
Есть вершины, где нету боле Ни британца, ни иудея. Выше — нету и человека: Только Божье дитя высот. Но в судьбе сверхнародов — то
Станут к вечеру алы Купола и уступы Городских Гималаев В средоточье твоем; Еле дышат каналы, Чуть колышутся купы, И от веянья ваий Свеж любой
Не омрачай же крепом Солнечной радости дня, Плитою, давящим склепом Не отягчай меня. В бору, где по листьям прелым Журчит и плещет ручей, Пусть
Вот, Сплошь Полная древними призраками, Бьет Счет Полночь над башенным рвом. Блеск Рамп Сразу сменяется сумерками… Стих Треск Джазов, юркнув, как гном. Груз Тумб
О, тихая полночь! — Узор дум — строже, Алмазней вершины, — ясней их зов… Величит душа моя свет Твой, Боже, И ум облекает хвалу
Кто там: медуза? маленький краб ли Прячется вглубь, под камни?.. Светлые брызги! Звонкие капли! Как ваша мудрость легка мне. Ночью бродил я по сонным
Ты осужден. Молчи. Неумолимый рок Тебя не первого втолкнул в сырой острог. Дверь замурована. Но под покровом тьмы Нащупай лестницу — не ввысь, но