Дыхнув антарктическим холодом, К тебе ненароком зайдя, Прапращур твой каменным молотом Загнал тебя в старость по шляпку гвоздя. Не выбраться к свету, не вытрясти
Стихотворения поэта Антокольский Павел Григорьевич
Вся работа канатоходца Только головоломный танец. Победителю тут венца нет, А с искусством ничтожно сходство. Наше дело очень простое: Удержать вверху равновесье, Верить в
Сколько выпито, сбито, добыто, Знает ветер над серой Невой. Сладко цокают в полночь копыта По торцовой сухой мостовой. Там, в Путилове, в Колпине, грохот.
Величанный в литургиях голосистыми попами, С гайдуком, со звоном, с гиком мчится в страшный Петербург, По мостам, столетьям, верстам мчится в прошлое, как в
В духане, меж блюд и хохочущих морд, На черной клеенке, на скатерти мокрой Художник белилами, суриком, охрой Наметил огромный, как жизнь, натюрморт. Духанщик ему
А океан бил в берега, Простой и сильный, как и раньше. А ураган трубил в рога И волны гнал назад к Ла-Маншу. Под звон
Сердце мое принадлежит любимой, Верен одной я непоколебимо, Есть у меня колечко с амулетом: Дымный топаз играет странным цветом. К милой приду и посмотрю
Художник был горяч, приветлив, чист, умен. Он знал, что розовый застенчивый ребенок Давно уж сух и желт, как выжатый лимон; Что в пульсе этих
Ссылка. Слава. Любовь. И опять В очи кинутся версты и ели. Путь далек. Ни проснуться, ни спать — Даже после той подлой дуэли. Вспоминает
И тьмы человеческих жизней, и тьмы, И тьмы заключенных в материю клеток, И нравственность, вбитая с детства в умы.. Но чей-то прицел хладнокровен и
Остается один только ритм Во всю ширь мирозданья — Черновик чьей-то юности, Чьей-то душе предназначенный… То, что было в двадцатых годах Не достойно изданья,-
Поэзия гипотез, Наш голод утоли: Дай заглянуть в колодезь, В черновики твои! Друг к дружке жмутся рифмы В темнице вялых строк, И проклинают нимфы
В долгой жизни своей, Без оглядки на пройденный путь, Я ищу сыновей, Не своих, все равно – чьих-нибудь. Я ищу их в ночи, В
Ребенок мой осень, ты плачешь? То пляшет мой ткацкий станок. Я тку твое серое платье, И город свернулся у ног. Ребенок седой и горбатый,
Вы встретитесь. Я знаю сумасбродство Стихийных сил и ветреность морей, Несходство между нами и сиротство Неисправимой верности моей. И вот в отчаянье и нетерпенье
Ну что ж, пора, как говорится, Начать сначала тот же путь. Слегка взбодриться — ламца дрица! И повториться в ком-нибудь. Ремонт не срочен и
Безрукая, обрубок правды голой, Весь в брызгах пены идол божества, Ты людям был необходим, как голод, И недоказан был, как дважды два. Весь в
Седая даль, морская гладь и ветер Поющий, о несбыточном моля. В такое утро я внезапно встретил Тебя, подруга ранняя моя. Тебя, Марина, вестница моряны!
В моей комнате, краской и лаком блестя, Школьный глобус гостит, как чужое дитя. Он стоит, на косую насаженный ось, И летит сквозь пространство и
Все прошло, пролетело, пропало. Отзвонила дурная молва. На снега Черной речки упала Запрокинутая голова. Смерть явилась и медлит до срока, Будто мертвой водою поит.