Каин звал тебя, укрывшись в кустах, Над остывшим жертвенником, И больше не хотело ни биться, ни роптать Его темное, косматое сердце. Слушая звон серебреников,
Стихотворения поэта Эренбург Илья Григорьевич
Был нищий пригород, и день был сер, Весна нас выгнала в убогий сквер, Где небо призрачно, а воздух густ, Где чудом кажется сирени куст,
Волос черен или золот. Красна кровь. Голое слово — Любовь. Жилы стяни туго! Как хлеб и вода, Простая подруга — Беда. Цветов не трогай.
«Во Францию два гренадера…» Я их, если встречу, верну. Зачем только черт меня дернул Влюбиться в чужую страну? Уж нет гренадеров в помине, И
Как кровь в виске твоем стучит, Как год в крови, как счет обид, Как горем пьян и без вина, И как большая тишина, Что
Не сумерек боюсь — такого света, Что вся земля — одно дыханье мирт, Что даже камень Ветхого Завета Лишь золотой и трепетный эфир. Любви
Потеют сварщики, дымятся домны, Все высчитано — поле и полет, То век, как карлик с челюстью огромной Огнем плюется и чугун жует. А у
1 Когда она пришла в наш город, Мы растерялись. Столько ждать, Ловить душою каждый шорох И этих залпов не узнать. И было столько муки
Остались — монументов медь, Парадов замогильный топот. Грозой обломанная ветвь, Испепеленная Европа! Поникла гроздь, и в соке — смерть. Глухи теперь Шампани вина. И
Как дерево в большие холода, Ольха иль вяз, когда реки вода, Оцепенев, молчит и ходит вьюга, Как дерево обманутого юга, Что, к майскому готовясь
Нет, не забыть тебя, Мадрид, Твоей крови, твоих обид. Холодный ветер кружит пыль. Зачем у девочки костыль? Зачем на свете фонари? И кто дотянет
В ночи я трогаю, недоумелый, Дорожной лихорадкою томим, Почти доисторическое тело, Которое еще зовут моим. Оно живет своим особым бытом — Смуглеет в жар
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос, Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась, Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума, Чтоб, вспомнив,
Был бомбой дом как бы шутя расколот. Убитых выносили до зари. И ветер подымал убогий полог, Случайно уцелевший на двери. К начальным снам вернулись
1 Ночью такие звезды! Любимые, покинутые, счастливые, разлюбившие На синей площади руками ловят воздух, Шарят в комнате, на подушке теплой ищут. Кого? его ль?
Ненависть — в тусклый январский полдень Лед и сгусток замерзшего солнца. Лед. Под ним клокочет река. Рот забит, говорит рука. Нет теперь ни крыльца,
Знакомые дома не те. Пустыня затемненных улиц. Не говори о темноте: Мы не уснули, мы проснулись. Избыток света в поздний час И холод нового
Судеб раздельных немота и сирость, Скопление разрозненных обид,- Не человек, но отрочество мира Руками и сердцами говорит. Надежду видел я, и, розы тоньше, Как
На Болоте стоит Москва, терпит: Приобщиться хочет лютой смерти. Надо, как в чистый четверг, выстоять. Уж кричат петухи голосистые. Желтый снег от мочи лошадиной.
О, дайте вечность мне,- и вечность я отдам За равнодушие к обидам и годам. (И. Анненский) В печальном парке, где дрожит зола, Она стоит,