Они накинулись, неистовы, Могильным холодом грозя, Но есть такое слово «выстоять», Когда и выстоять нельзя, И есть душа — она все вытерпит, И есть
Стихотворения поэта Эренбург Илья Григорьевич
Бухгалтер он, счетов охапка, Семерки, тройки и нули. И кажется, он спит, как папка В тяжелой голубой пыли. Но вот он с другом повстречался.
Мы говорим, когда нам плохо, Что, видно, такова эпоха, Но говорим словами теми, Что нам продиктовало время. И мы привязаны навеки К его взыскательной
Никто не смел сказать Вам о вечернем часе, Хотя уж все давно мечтали о покое. Вы медленно сошли по липовой террасе Туда, где расцвели
Вчера казалась высохшей река, В ней женщины лениво полоскали Белье. Вода не двигалась. И облака, Как простыни распластаны, лежали На самой глади. Посреди реки
Когда приходите Вы в солнечные рощи, Где сквозь тенистый свод сверкает синева, Мне хочется сказать, сказать как можно проще Вам только тихие и нежные
Мэри, о чем Вы грустите Возле своих кавалеров? Разве в наряженной свите Мало певучих труверов? Мэри, не будьте так гневны, Знаете старые песни —
Наступали. А мороз был крепкий. Пахло гарью. Дым стоял тяжелый. И вдали горели, будто щепки, Старые насиженные села. Догорай, что было сердцу любо! Хмурились
В городе брошенных душ и обид Горе не спросит и ночь промолчит. Ночь молчалива, и город уснул. Смутный доходит до города гул: Это под
В эти ночи слушаю голос ветра. Под морозной луной Сколько их лежит, неотпетых, На всех пустырях земли родной? Вот сейчас ветер взвизгнет, И не
Громкорыкого Хищника Пел великий Давид. Что скажу я о нищенстве Безпризорной любви? От груди еле отнятый, Грош вдовицы зацвел Над хлебами субботними Роем огненных
Где люди ужинали — мусор, щебень, Кастрюли, битое стекло, постель, Горшок с сиренью, а высоко в небе Качается пустая колыбель. Железо, кирпичи, квадраты, диски,
Страшен свет иного века, И недолго длится бой Меж сутулым человеком И божественной алчбой. В меди вечера ощерясь, Сыплет, сыплет в облака Окровавленные перья
Я не трубач — труба. Дуй, Время! Дано им верить, мне звенеть. Услышат все, но кто оценит, Что плакать может даже медь? Он в
Враги, нет, не враги, просто многие, Наткнувшись на мое святое бесстыдство, Негодуя, дочек своих уводят, А если дочек нет — хихикают. Друзья меня слушают
Что седина! Я знаю полдень смерти — Звонарь блаженный звоном изойдет, Не раскачнув земли глухого сердца, И виночерпий чаши не дольет. Молю,- о ненависть,
Гроб несли по розовому щебню, И труба унылая трубила. Выбегали на шоссе деревни, Подымали грабли или вилы. Музыкой встревоженные птицы, Те свою высвистывали зорю.
Не время года эта осень, А время жизни. Голизна, Навязанный покой несносен: Примерка призрачного сна. Хоть присказки, заботы те же, Они порой не по
Все это шутка… Скоро весна придет. Этот год наши дети будут звать «Революцией», А мы просто скажем: «В тот год…» За окном кто-то юркий
Кому предам прозренья этой книги? Мой век среди растущих вод Земли уж близкой не увидит, Масличной ветви не поймет. Ревнивое встает над миром утро.