Вместе с осенью горю и холодею, В две сопелочки задумчиво сопя: Понапрасну ты затеяла затею Наизнанку выворачивать себя. Никому чужая тайна не в подмогу,
Стихотворения поэта Лиснянская Инна Львовна
Строка — натянутый лук, Слово твое — стрела. Мой друг, пожизненный друг, Как я глупа была! Натягивая тетиву, Целилась я в мишень, Где лунную
Вышла она из пены, я — из ребра. Кость повыносливей водного серебра, — Частность бывает целого долголетней. Мысли во сне фактов иных предметней. Разные
Желтый крестик звезды — Упреждающий цвет. Для воды нет узды И наездника нет. Из конюшни своей Выпускает река Пенногривых коней, Чтоб снести берега. Ржет
Срок догадок о жизни не только истек, но и вытек, Словно лиственный глаз из-под сумрака хвойной ресницы. Где твой друг? Где собрат? Наконец, где
Строфика, живопись, музыка. «Искусство всегда едино». В ногах плетеная мусорка — Черновиков корзина. Музыка, живопись, строфика Распались на составные. На слово, как на дистрофика,
На самое дно Упрятала память И это окно Дерзаю обрамить Не верткой лозой Из края родного, Не мертвой смолой Из моря чужого, А цветью
Поверь современной Кассандре: Не все наши песенки спеты, Не все поглотилось жерлом! Архив — есть излучина Леты, Куда ты ныряешь в скафандре Иль щупаешь
Всякое время слагается из одиночеств, Из одиночеств деревьев, вещей и людей. Мы устарели — дети бегут пророчеств. (Что же касается тайной вины моей, В
Кто пред скинией пропляшет В этот черный год? Дождик мочит, время пашет, Вечность жнет. Кто себя в благую жертву Нынче принесет? Время косит, вечность
Я оплачу тебя под напев былинный, Под горчайший напев, но славный, Я оплачу тебя, как Христа Магдалина И как Игоря Ярославна. Ах, как много
Календарь ломая, Удлиняя день, Накануне мая Вспыхнула сирень. Мы цейлонским чаем Согреваем кровь, Лучше наломаем Первую лиловь! Пусть сирени гроздья В комнате горят И
Я брожу, мой милый, Меж соседних дач, В собственные жилы Загоняя плач. Каменеет в теле Дождевая нить. А на самом деле Хочется мне выть.
Сорок дней дышу я, как в дыму Около огня. Сорок дней душа твоя в дому Около меня. Для тебя и рюмка и калач, Весь
Прошло не мало времени и места От рабской дрожи рук до царственного жеста. Раз в год тишайший царь раздаривает деньги Насельникам тюрьмы. Чем богомольней
Завтрашний день от меня, рассуждая практично, Как ни прикинь на сегодняшний, как ни надень, Даже гораздо дальше, чем день античный, Старозаветный и вавилонский день.
Меняют кожу змеи и растенья, А человек меняет точку зренья И точку проживанья. Сегодня твое место нахожденья В саду. Но лип июльское кажденье Ты
Родилась не в рубашке — в скрипичном чехле. И хоть с виду нелепа и аляповата, До сих пор тебя держит на звонкой земле Белокрылое
Чтоб красивой была природа, Брал Господь в свои пальцы стеку. Скоро день твоего ухода По пятнистому снегу. Раздвигаю вослед занавески И смотрю вслед летящей
Продолжается время распада, Еле теплятся совесть и честь. Как ни грустно, я все-таки рада Жизни какой ни на есть. Ах, как тихо в июньской
Прежде уменье в себя всмотреться Давало мне, как ни странно, способность Понять свое и чужое сердце, Увидеть лица’ и вещи подробность, Границу меж зеркалом
Не я ли на паперти мира стою — Очи долу, ладонь вперед, — Прошу у Господа милостыню, И Он ее подает: Жилье, еще не
Что медь, что золото — все едино, Хоть деньги всегда нужны. На свете всего долговечней глина, Из коей сотворены. Покамест душа в глубине сосуда,
Андромаха громко плачет На руинах Трои, Слез осмысленных не прячет, Скорость времени утроив. Русь глотает слезы эти, Превращает их в дожди Для иных тысячелетий,
На моем дворе не кричит петух, У меня в дверях не стоит эпоха. На моем дворе всех сильней лопух, Да и я сама не
Возможно, у нас, у единственных, И не было детства, И не было страхов — таинственных Последствий наследства. Под смоковками низкорослыми Для жизни посева Нас
В эфире — глушилка, в квартире — бедлам. К чему нам усталость делить пополам? Не слишком ли поздно пришел ты ко мне? — Полмира
Что за время удалое? Алый бант в косе алоэ Там, где ты, мое дитя. Здесь, где я, твое былое Машет, по небу летя, Машет
Все, что мной пережито, — рассказано. Слезы — это не бисер метать. И, людскою насмешкой наказана, Я в глухую ушла благодать. Хуже нет быть
В такие дни, в такие лета, Когда все дружбы сочтены, Лови мгновенные приметы Долгоиграющей весны, — На вербе пух, на клене почки И снега
Что б ни дарили нашему зрению книги, Глаз норовит прорвать последнюю тьму: Вот увидать бы Рим и плащ Вероники И поклониться Ему! Тьма проницаема,
Всю весну мой Адам удивлялся: Рай на небо не переселялся – Вот он — в земном саду, Где гнезда свивают птицы, Где по шелкам
Я на торжищах жизни из игроков запасных. Это будет сегодня, и это было вчера. Я живу на подхвате мыслей и слов чужих. Нимфа Эхо,
За окнами воздух слоеный, Под окнами почва слоиста, В глазу расслоилась слеза. Электроразряд разветвленный — И летнего ливня монисто Трясут над собою леса. Как
Что за время удалое? Алый бант в косе алоэ Там, где ты, мое дитя. Здесь, где я, твое былое Машет, по небу летя, Машет
К чему внимание заострять На том, что вместе мы и поврозь? Стрела амура — чтобы застрять. Стрела Господня — чтобы насквозь. Сквозь щель поменее,
Быстрее мысли — пламени язык. Под треск деревьев и под птичий крик Едва идет пожарная работа. И перестал пословичный кулик Хвалить свое родимое болото.
Не верьте классической розе, Шиповник и тот зачах. Стихи мы отыщем в прозе, А прозу найдем в стихах. Жизнь вывернута наизнанку. Ветра на кругах
И пришла я со стороны, И останусь я в стороне От извечного плача Стены И луны ущербной в окне. Что ни сделаю — все
Как давно это крылышко было, Это крылышко с синим зрачком, — До того красоту я любила, Что ее накрывала сачком. Я не знала, конечно,
Я туда шлю немало писем, Где не действует интернет, да и почты обычной нет. Где, как прежде, от мысли зависим, Мой Адам именует предмет.
Я не пройду, как дождь, Не заклублюсь, как смог. Я — только в слове дрожь, И это видит Бог. Хлеб и вино — мой
Никаких к судьбе претензий. Поздний возраст — не дурак. На балконе от гортензий Розовеет известняк, И последней веет песней Междуоблачный сквозняк. Облака стоят как
И если даже умру, Не верь, что я умерла, Живущая на юру, Я стану тенью орла. Двуглавый, он на гербе И в жизнь и
Домой, где от зноя роздых, Где редкий ландыш в лесу, Город в апрельских розах В глазах своих унесу. Я ноздри свои заполню Терновым запахом
Тоска моя есть засуха. И ныне Я плачу не слезами, а песком Отслоенной пустыни. У засухи и в мыслях нету влаги. Но не ищу
На маленькой арфе — на десятиструнном киноре Давид мне играет. Когда это было, когда… В ступенчатой Хайфе блестит Средиземное море И волнами-струнами перебирает года.
И в третий апреля день ровно в 14.30 Опустили твой гроб в могилу вместе с охапкой солнца, Провожали тебя всем миром, как говорится, Провожали
Письма пишу умершей своей половине. Сегодня о том, как сегодняшние деньки Память затягивает, уподобившись паутине. Согласись, научили нас многому пауки — Вязать кружева и
Грозою стала слеза, Стали огнем глаза. Огонь, как ты знаешь, слеп, — На ощупь в нашей избе Ставлю на стол тебе Стопку вина и