Стихотворения поэта Попов Валентин Леонидович

Ночью в парке троллейбусы спят стоя, как лошади в лунных травах. Ночью троллейбусов ряд выстроен странно. За стеной снега морозно скрипят, под крышей тепло

Кому — златая безделушка, кому — на лацкан орденок, а мне милее бражки кружка — я очень хитрый мужичок. И если я почую —

Лился елей, курились фимиамы, и, оседлавший вроде бы коня, поглядывал надменно на меня вальяжный автор возле жирной рамы. Но я — то знал, что

Падает снег… на землю, на черный хлеб с земляникой, на немятые травы… В них дрозденок упал из гнезда. И я — грубый, еще не

Я любопытен был. Еще молокососом все на себе хотел проверить. И, сказку прочитав, решил проверить — могу ли быть я чутким, как принцесса. Горошину,

Ночью в слабом сиянии месяца он поразился своей огромности. Казалось — в сердце ни в чьем не поместится, казалось — стоит на земле, как

Был день нелепостей. Лягушка сожрала аиста зараз, рассвет был вечером, старушка пошла с портфелем в первый класс. Красавцем числился горбатый, читал Сократа рыжий мент,

К длинному столу, придя с погоста, сели люди головы склоня. Произносят медленные тосты, почему-то глядя на меня. Говорят — кто стройно, кто нестройно: честно,

1. Стараться объяснить, пусть популярно, устройство циклотрона кроманьонцу? Беседовать с дальтоником о красках мазутной лужи полотна Матисса? Или о солнце толковать с кротом? Пустое

Надо мной бродяги облака, волны разбиваются о камни. Как давно, а кажется недавно, я гостил у Юрхо-рыбака. Он уходит в море на баркасе, нехотя

Забывая удачи, вспоминая просчеты, наконец-то оставшись один, извиняющий всех, но никем не прощенный, вдоль притихших бреду осин. Где-то птаха скулит надсадно и тонко, и

Одолела друга тоска, он стучал, а я запер двери… И меня предала рука: пишет правду, а я не верю. Запер двери и в воду

Старик с бородкой, словно ватною. Старушка с проседью в висках открыли дверь, назвались сватами, икону, поискав в углах. Хозяйка загремела чашками, граненый уронив стакан.

Бродяги спят, мошенник спит беспечно, смиренье проповедует Луна, стекают слезы восковые на подсвечник, и на меня влияет тишина. А сколько на меня людей влияло

Носил я розовые некогда очки, мне все казалось розовым в ту пору: виски седые, темные зрачки, собака у высокого забора. Казалась розовой кирпичная больница,

Зоосады столиц, заповедники прерий… Это факт, что все ж вымирают звери. Не помогают клыки и жало, битье поклонов за сахар и сало, страх перед

Не к истине, но к выгоде спешат, забыв о связи совести с работой… Уверен я, что мелкая душа правдиво не сыграет Дон-Кихота. Слукавил днем

Как проста пустота, где одна кривизна тишины: ни веществ, ни существ, ни меж ними войны… В микроскоп поглядите на каплю воды — там моря

Сажаю их в средневековую таверну. Пусть обнимают сдобных потаскух, пусть тянут эль, пусть распевают скверно, играют в кости и поносят вслух былого кардинала или

Здесь явно жарче, чем в Сахаре. Здесь ноги с выпуклыми венами, здесь, сухо обжигая паром, свистят отмоченные веники. По шраму, по кривому якорю, по

У бытия на коромысле уравновешена вода. Где плюс, там минус — к этой мысли придешь с годами без труда. В житейском и вселенском быте

Он «да» сказал, а вы сказали «нет»… И задымился на костре Сервет. А я б отрекся, я боюсь огня. Вот истина — она сильней

Снимал я комнату в поселке Вырица. Трещал мороз — я печь топил брикетами, В окошке низком стекла были выбиты И я его заклеивал газетами.

Пусть физика не ищет смысла в страстях и бурях естества, но и страстями правят числа переодетые в слова. И в книжном, вымышленном мире царит

Сперва ты думал так: в богов, мол, вера была причиной все же вдохновенья для полулегендарного Гомера, для мастеров эпохи Возрожденья. Потом ты прочитал о

Пахнет воздух жареным подсолнухом, на перроне толчея и солнечно. Лютики, тюки, томатный сок… У меня украли кошелек. Умоляю возле кассы: — Верьте, я вам

Памяти немецкого художника-антифашиста Ганса Грундига. Написать портрет Геринга и — погуще баланда, помягче команда, табак, теплый угол, мольберт-треножник. Ну, соглашайся, художник! Но гласит формуляр:

Как хорошо — ты не явилась, пусть будет славно и тебе. Я шел домой, мне воля снилась, дымил окурок на губе. И по Неве

Не со зла я вам сделал зло, мне при жизни всегда не везло. Но я все — таки сделал зло, если вы побелели как

Когда мне казалось все светлое темным, когда становился я очень бездомным и падало с неба сеево снега — в знакомых квартирах искал я ночлега.

Недолюблена жизнь, Недописаны книжки, Пусть негромких, Но очень сердечных стихов. Добродушный, Седеющий, Взрослый мальчишка, Не умеющий жить Без весны и цветов. Нам бы встретиться

Если вдруг солнце погаснет, то мы еще пять минут этого не заметим. Будем ехать на дачу к детям, глядеть сквозь очки на огненный шар,

Хотел бы я славы? Хотел бы, конечно. И представил: я славы достиг в самом деле. Я прославлен. Но все в этом мире конечно, и

Шторм на море. Женщинам ночью не спится, В удачу рыбацкую каждая верит. …Раннее утро. Скорбные лица: Один человек не вернулся на берег. Молчали Прибрежные

Там, где лавром пропахли тени — могилы былых Заблуждений. Теоремы, Доктрины, Догматы — выбиты золотом даты рождения их и краха. И — никто не

От безмятежности рвутся связи, как от очень низких температур… На улице слякоть из снега и грязи, в каждом окне абажур. Люди идут, окончив дела,

Вот они лежат, Эти будущие авторитетные букашки, Мемуарного возраста старикашки, Легкоранимые поэтические души, Ниспровергатели, Законов физики и математики, Создатели человека в пробирке. Их, кажется,

На перекуре в тень легла бригада, потягивая сладко табаки. И угощает ветерок прохладой горячие, крутые кулаки. Висят рубахи потные на ветках, упав в багульник

Жаль, В древнем Риме не было кино. Вы представляете — глядят на нас с экрана державные глаза Октавиана. Жаль, не было тогда магнитофона. Вы

Загорелым нетрудно сделаться каждому летом под солнечным жаром. Но я не завидую этому пляжному, солнечному загару. Боится он времени, д-уша ванного и безобидного веника

Листья в предутреннем лепете… Не таясь, на виду у земли, Два свободных, два белых лебедя Величаво в рассвет ушли. Мы с тобой Так не

Иван Иваныч, Я приеду отдохнуть, В лесах плутать, Побыть немного праздным… Мы ловим рыбку, Но не в рыбке суть. А в том, чтоб помолчать

Ах, этот ехидный старичок, похожий на фасолину в очках… Начинаю потрошить картонную лошадку, пытаясь понять, что у нее внутри: «А не влетит?» — спрашивает.

Рисовать античные гипсы, стесняться нагих натурщиц, покупать пирожки бездомным собакам, строить воздушные замки и не курить натощак… Идти сквозь дома, сквозь толки и толпы

Мне в Автово встречался тихий Кушнер, всегда задумчивый, как шорох, как туман, себя в себе он в это время слушал, я слышал внешнее и

В теплую даль Не летят еще аисты, Но платится дань Дородному августу. Дань, налитая Солнцем и ливнями. Вишни Валдая С южными сливами. Анис на

…Бутафория формы, фонари из фанеры, кровельный гром, граммы грима, а князь Мышкин — актер Смоктуновский… Но из театра вышел — покрупнели звезды. Листья сухие,

С годами делаюсь терпимее и чутче и тянет к одиночеству в тиши. С годами вытесняет тихий Тютчев поэтов громогласных из души. Махнуть в деревню,

Вот оно — чистое, древн-ее, чем ложь и войны, одного лишь неба моложе, видавшее ящера и Колумба. Наверху тишина. Как шина, шуршит по шлаку

Моя любимая стала уменьшаться, с каждым днем — меньше и меньше. «Бедная моя», — глажу по головке… Потом и гладить стало нечего — глажу