Один сказал: – Не больше и не меньше, как начался раздел Польши. Второй страстно захохотал, а третий головою помотал. Четвертый, за, за, заикаясь, преподнес:
Стихотворения поэта Сатуновский Ян
Перечитываю снова и снова. От шмона до шмона. Тут тебе и маслице, и фуяслице, и Гопчик, и Кильгас. Эх, глаз-ватерпас – попки на вышках!
И красный не красный, и празднуй не празднуй, и все оттого что, все потому что, с микитой тошно, с косыгой – скучно; и страшно.
Мама, мама, когда мы будем дома? Когда мы увидим наш дорогой плебейский двор и услышим соседей наших разговор: – Боже, мы так боялись, мы
Слушай сказку, детка. Сказка опыт жизни обобщает и обогощает. Посадил дед репку. Выросла – большая-пребольшая. Дальше слушай. Посадили дедку за репку. Посадили бабку за
Чертежник милый, ты, должно быть, славный малый! С тех пор, как твои зафонарели рифмы, мне легче жить: я не один в безумном, безумном, –
Как я живу? Живу наяву. Давным-давно было мне тяжело. А сейчас все равно. Все равно, ничего.
Мой язык славянский – русский. Мой народ смоленский, курский, тульский, пензенский, великолуцкий. Руки скрутят за спину, повалят навзничь, поллитровкой голову провалят – ничего другого
Эх, Мандельштам не увидел голубей на московском асфальте, не услышал шелеста и стука, доносящегося снизу, не взял в руки сизую птицу, не подул ей,
Двуединый двигатель спаренного механизма. Двузначный, двучленный, сердечные клапаны – ну! А теперь асинхронно. Теперь асинхронно. Да, теперь асинхронно.
Стакан томатного сока 10 копеек. Стакан виноградного сока 20 копеек. А ну, шаляй-валяй, на копеечку газировки, давай, наливай газировочки на копейку! Копеечка, копеюшечка, копеешка,
Забываю, куда пошел, забываю, зачем пришел, жизнь – была – или не была, забелило, заволокло, очереди за молоком, очереди за хлебом; прозеваю очередь за
Ева, цивилизованная еврейка, любительница конкретной камерной музыки и абстрактной живописи, поэтесса из мебельного института, только тебя не хватало в моей жизни, Ева, только тебя…
Я уеду, как приехал, – тихий, строгий, неспокойный. Мама спросит через месяц: – Он уехал, твой знакомый? Мама, он уже давным-давно уехал, и не
Пришел Илюшка, а в доме мыши. Достали бы кошку – а в доме Илюшка. Дед, оборотись котом, полезай в подпол за мышом, загрызи его,
У часового я спросил: скажите, можно ходить по плотине? – Идить! – ответил часовой и сплюнул за перила. Сняв шляпу, я пошел по плотине,
Как я их всех люблю (и их всех убьют). Всех – командиров рот «Ро-та, вперед, за Ро-о…» (одеревенеет рот). Этих. В земле. «Слышь, Ванька,
Чье-то дыханье у самой щеки, волосы ластятся, льются. Сниться проклятые стали стихи, а наяву не даются в руки, истаивает синева, перестилавшая стих мой, и
У меня – отличное здоровье, никакого малокровия, ни черта, врут все врачи, желудок варит как часы, вчера, в час дня, все женщины смотрели на
Как дали по мистической сущности мессианства, и вот вам результат: ни нейтралитету, ни суверенитету, ни фига нету!